— В общем, три с половиной у нас сейчас есть, ещё пять будут не ранее декабря. На фирме все деньги до Нового года расписаны. Если я вытащу раньше хотя бы лимон, всё гавкнется.
— Что гавкнется?
— Контора гавкнется, и мы вместе с ней, — вздохнул Михаил Дмитриевич. — Лично всю бухгалтерию прошерстил. Лишнего там действительно нет, непредвиденные почти по нулям и если изъять из оборота то, что нам нужно, объект не закончим. Твою, между прочим, лабораторию… И убыток такой, что лучше сразу в бега. Ни с людьми рассчитаться, ни с государством.
— Хреново дело, — почесал в затылке Синицын. — А что, других поступлений нет?
— Увы. Свои сбережения я уже все вложил. Ты, как я понимаю, тоже, — Смирнов невесело усмехнулся. — Осталось только украсть. Или ограбить кого-то.
— Я не умею грабить.
— Лиха беда начало. Научишься, — «фээсбэшник» допил залпом пиво, вытер губы и окинул доктора наук оценивающим взглядом. — Отрастишь бороду, возьмёшь полосатый топор и на трассу — бэхи и мерины останавливать.
— Это ты, типа, шутишь что ли? — догадался Синицын.
— В каждой шутке, Шур, всегда имеется доля шутки, — снова вздохнул Смирнов. — А вообще, надеяться надо на лучшее. Заплатим аванс, а там видно будет. Как-нибудь вывернемся, не впервой…
Воскресенье. 14 октября 2012 г.
— А тут хорошо. Спокойно.
Лариса, закутавшись в одеяло, стояла на самом краю скользких мостков и смотрела на уходящую вдаль озёрную гладь. Ни волн, ни ряби, ни ветерка. Предутренний туман, поднимающийся от воды, делал её похожей на старинное зеркало, слегка мутноватое, колдовское, подёрнутое паутиной трещинок и царапин — то ли отражением не слишком ровного дна, то ли застывших на гладкой поверхности и никак не желающих утонуть травинок и веточек.
— Тебе не холодно?
Подошедший к девушке Александр Григорьевич заботливо накинул на её плечи ещё и куртку. Лариса невольно вздрогнула, но затем улыбнулась и прижалась спиной к обнявшему её мужчине.
— С тобой — никогда.
Они стояли так секунд сорок, наслаждаясь близостью и романтикой окружающей их природы. Свежестью осеннего утра, оглушающей тишиной Плещеева озера, лишь изредка нарушаемой одиночными всплесками где-то за кромкой тумана, тянущимися от леса запахами сырой хвои, смолы и опавших листьев… А вот цивилизации здесь не чувствовалось совершенно. Дрова в печи давно прогорели, а новых Шура решил не подбрасывать. Всё равно их требовалось сперва наколоть, потом занести в дом, топор в избушке отсутствовал, а идти искать его среди ночи Синицыну совсем не хотелось, да и необходимости не было. Профессору-физику и аспирантке-гуманитарию было тепло и без печки. А временами даже и жарко. Жарче, чем знойной тропической ночью на необитаемом острове, посреди огромного океана, где на тысячу миль на юг и на север, на запад и на восток ни единой живой души, только они одни, одни на всём белом свете. Мужчина и женщина. Нашедшие, наконец, свои половинки…
— Знаешь, Шур, я не была здесь лет двадцать, а ничего почти и не изменилось, — Лариса словно очнулась от грёз и указала глазами на растущие вдоль берега камыши. — Мы с папой ходили там, бывало, часами, искали, может, туда рыба какая-нибудь заплыла, а мама кричала с берега, чтобы мы выходили, а то простудимся.
— А вы?
— А мы говорили, что уже всё, идём, но не шли, а мама сердилась и обещала оставить нас без обеда, а ещё пугала, что нас унесут цапли, и тогда я и вправду пугалась и хваталась за папу, думая, что сразу двоих цаплям будет унести тяжело, поэтому они на нас не нападут… Боже, как давно это было. Как было тогда хорошо… — девушка тяжко вздохнула. В её словах чувствовалась неподдельная грусть.
— А сейчас? — голос мужчины звучал напряжённо.
— Сейчас? — Лариса потёрлась щекой о профессорскую щетину и зябко поёжилась, будто бы приглашая обнять её ещё крепче. — Сейчас тоже хорошо. Очень хорошо. Ты даже представить не можешь, как мне сейчас хорошо.
— Ну, почему не могу? Могу, — улыбнулся в ответ Александр Григорьевич. — Не одной же тебе быть счастливой. Мне тоже хочется.
— Правда?
— Правда.
— Тогда пошли в дом?
— Как скажешь…
И они пошли. Скользя по мосткам, смеясь и поддерживая друг друга. К виднеющейся в тумане избушке. Единственной ставшей на выходные жилой среди двух или трёх десятков разбросанных по берегу гостевых домиков.
Синицын знал, что туристы такое время не жалуют. Им подавай лето, когда тепло, или зиму, когда по замёрзшему озеру можно кататься на лыжах, снегоходах и буерах, или хотя бы весну, когда с каждым днём солнце светит всё ярче, распускаются листья, трава становится зеленее, а ночи короче… Сейчас же — увы, дожди, холодно, середина осени, «не сезон».