— Я тоже принёс, — Николай расположился напротив и вытащил из кармана завёрнутый в тряпицу александровский рубль. — Вот. Владей на здоровье.
Мы обменялись «сокровищами», и каждый принялся рассматривать своё, новоприобретённое.
— Будет теперь у бати Жигуль. И не какой-нибудь, а новёхонький, — пробормотал Барабаш, вдоволь налюбовавшись на отрывной купон выигрышного билета, затем спрятал его куда-то за пазуху и снова взглянул на меня. — Слушай, Андрюх… — он внезапно замялся.
— Слушаю.
— Ты это. Какой-нибудь шкаф интересный недавно не находил? Нет?
— Шкаф? — пожал я плечами. — Да вроде бы нет. А что?
— Да нет, ничего. Просто спросил, — развёл руками сантехник…
Тем же вечером я улучил момент и запихнул монету в Шурин портфель, сопроводив её поясниловкой, какое это на самом деле сокровище и сколько оно стоит в двухтысячных, после чего с чувством выполненного долга лёг спать. Никакие сны в эту ночь мне не снились…
В бильярдную я шёл, как на экзамен. Неделя осталась до смерти «дорогого Леонида Ильича», пора уже становиться оракулом, а на серьёзный разговор товарищи офицеры всё не выходят и не выходят. Хочешь не хочешь, придётся брать инициативу в свои руки. Как именно, я пока не решил. Два дня думал, но ничего путного придумать не смог. Придётся, видимо, как всегда — соображать по ходу, то бишь, импровизировать.
Странное дело, никто из «армейских» сегодня играть в бильярд не пришёл. Зато «чекисты» были на месте. Наверно, это и к лучшему. Меньше ушей, меньше утечек. А Смирнов и Ходырев-младший — оба из той системы, в которой любая утечка равносильна предательству. Поэтому с ними можно говорить откровенно. Но, другой стороны, рассказывать всё — тоже неправильно. Сперва надо просто закинуть удочку — посмотреть, как отреагируют на предсказание о кончине генсека, а по результатам решить: сразу признаваться, кто я на самом деле, или отложить разговор по душам до десятого, когда предсказание сбудется…
Откладывать ничего не пришлось. Но вовсе не потому, что реакция оказалась «правильной», а потому, что всё пошло совершенно не так, как предполагалось.
Партию в Московскую пирамиду мы с Ходыревым отыграли молча. Он целиком сосредоточился на игре, а я размышлял над тем, как перейти к делу, но так чтобы это произошло естественным образом, в виде цепочки событий, как продолжение и развитие случайно начатого разговора. Тем более что ситуация складывалась удачная. Как на бильярдном столе, так и вокруг. Смирнов куда-то пропал (наверное, воздухом подышать вышел), а мне до победы оставалось забить всего один шар. Что я тут же и сделал. После чего положил кий на сукно, оперся руками о борт и, прищурившись, посмотрел на соперника.
Я собирался сказать ему что-то вроде: «Как думаете, Константин Николаевич, мог бы какой-то случайный зритель со стопроцентной уверенностью предсказать, что выиграю я, а не вы?»
Собирался, но не успел.
— Добрый всем вечер, — раздалось за спиной.
Голос показался знакомым, но… хоть убейте, не помню, где его слышал.
Я обернулся.
Да уж! Чего не ожидал, так именно этого.
«Седой». Тот самый. Из бильярдной в Сокольниках.
И, судя по невольно вытянувшемуся во фрунт Ходыреву и замершим возле двери Смирнову и ещё одному «товарищу в штатском», в чинах состоит немалых. Минимум, генерал-майор, а то и повыше.
— Пётр Сергеевич, — протянул он мне руку.
— Андрей… эээ… Николаевич.
Гость усмехнулся.
Одет он был довольно демократично. Неброский плащ, шляпа (их он повесил на вешалку), темно-серый костюм, чёрная водолазка «а-ля Боярский». Ни дать, ни взять, простой инженер или, скажем, преподаватель вуза, однако движения одновременно и мягкие, и уверенные… а ещё взгляд. Смотрит, будто прикидывает, сырым собеседника скушать или поджарить слегка.
По-хозяйски забрав у майора кий, Пётр Сергеевич неспешно прошёлся вокруг стола, несколько раз склонился над игровым полем, примерился, катнул один из шаров и, удовлетворившись достигнутым, развернулся ко мне:
— Как думаешь, могу я выиграть у тебя в «малую русскую»?
— Трудно сказать, — развёл я руками. — Теоретически, наверное, да. А вот практически…
— Практика — критерий истины, — кивнул «Седой» и указал кием на «точку». — Выставляй пирамиду… Андрей Николаевич.
Игра продолжалась почти пятьдесят минут.
Пётр Сергеевич был настоящим мастером. Его отыгрыши раз за разом ставили меня в тупик, не спасала даже фантастическая по меркам любого времени кладка. Думать приходилось почти как в шахматах, мозги буквально кипели. А соперник набирал потихоньку очки. Сперва троечку, и сразу за ней очередной отыгрыш. Потом — «туз», и снова без риска. Затем шесть и четыре, а дальше опять — вязкая паутина тихих ударов с постановкой битка на борт или впритирку к лузе…