Правила подводной охоты

— Откуда я знаю? Глушануло меня, да еще ничего не вижу, только пятна цветные.

— Глаза целы, — Жаб снял с него маску и осмотрел лицо. — Это компрессионный удар, порезы только на лбу. Успокойся.

— Да за себя я спокоен! — отмахнулся Долговязый. — Первый раз, что ли? Как там баба твоя и акустик? Не могу же я нырять к ним вслепую!

— Копуха, надевай его аппарат! — приказал мне взводный.

Трясущимися руками я помог Долговязому освободиться от скафандра и сам влез в поношенный эластид. Шлем надевать не стал — какой в нем прок без маски? Жаб сменил мне картридж и толкнул через борт. Вода приняла меня, я изо всех сил заработал ногами, стараясь как можно быстрее достичь дна. Без маски видно было неважно, но и такого обзора было достаточно, чтобы понять — Рипли и Пас живы. Все-таки к Долговязому взорвавшийся капкан был гораздо ближе, чем к ним.

«Норма, — показала Рипли. — Что с Долговязым?»

«Глаза прибило компрессией. Жаб уверен, что травма пустяковая, но сейчас Долговязый работать не может».

«Никогда не встречала таких капканов, — начальница сунула загубник Пасу. — Они взрываются при любой попытке высвободиться. У Жаба есть план?»

«Сейчас узнаю».

«Живее. Нам трудно так дышать».

«У Долговязого маска разбилась. Дайте одну из ваших».

Рипли протянула свою, и я поспешно всплыл на поверхность.

— Что там? — с ходу спросил Жаб.

— Оба живы, — успокоил я его. — Капкан взорвался далеко от них. Рипли спрашивает, каков план по их спасению. Им трудно дышать через один аппарат.

— План, — прошипел Жаб. — Грохнуть бы вас с Чистюлей за подобные шуточки. План…

Долговязый терпеливо ждал, пока Молчунья перевяжет ему голову.

— Есть одна мысль, — перебил он взводного. — Разжимать челюсти, как оказалось, нельзя, да и попытка подрезать корень тоже скорее всего приведет к взрыву. Остается одно — впрыснуть в жабры капкана парализатор. За ненадобностью никто никогда не проворачивал такой фокус с капканами, поскольку они никогда не взрывались.

— А если у него выносные химические сенсоры, как у мин и торпед? — нахмурился Жаб. — Взорвется к дьяволу, если учует инородную химию. Зачем мне однорукий акустик?

— Выносных сенсоров там нет. Слишком компактный крепежный башмак у капкана. Сплошной хитин. Ну, и чуть-чуть нитрожира.

— Уверен?

— У меня есть теория на этот счет.

— Не заговаривай мне зубы! — прошипел Жаб. — Уверен ты или нет?

— Уверен, — не очень уверенно выдохнул Долговязый.

— Понятно. — Взводный повернулся ко мне. — Копуха, передай Рипли, что мне надо взять баллон с парализатором в штабе. Не паникуйте, я быстро. Давай.

Я надел маску и скользнул под воду. Катер взревел, устремившись к пирсам эллинга. Опустившись до дна, я передал Рипли все, что требовалось, затем осмотрел воронку, оставшуюся от взрыва капкана. Разрушения были незначительными — только песок разметало, но и этого бы хватило, чтобы оторвать по локоть зажатую в капкане руку. Я представил, что сейчас чувствует Пас.

«Давай я подышу с Чистюлей, а ты отдохни», — предложил я Рипли.

«Не выйдет, — помотала она головой. — Я слишком долго на глубине и без декомпрессии всплыть не смогу. Тебе тоже здесь нельзя оставаться, иначе потеряешь мобильность и всем нам конец. Всплывай».

Пришлось подчиниться. Я поднялся на поверхность и лег на спину, чтобы можно было выплюнуть загубник. Живой не порошковый воздух показался мне райским. Вот только голова трещала от частых погружений и всплытий.

Видно было, как возле пирса, всего в двухстах метрах от меня, покачивается в ожидании Жаба катер. Еще я заметил на берегу у пальмовой рощи отряд салаг под предводительством Омута — кто-то припахал их на уборку территории. Над головой пролетела стая белых, как облака, пеликанов. А Пас застрял на дне, с реальной перспективой остаться безруким калекой. Это несоответствие происходящего по разные стороны поверхности моря погрузило меня в состояние безотчетного страха — я вдруг понял, что моя работа никакая не героическая и никакой романтики в ней нет. Точнее, романтика как раз есть, потому что она всегда замешена на крови. Романтикой все это кажется при взгляде со стороны, когда смерть и увечья не выглядят настоящими, а являются лишь декорациями для подвигов. И подвиги тоже чаще всего кровавые — либо кишки врагу выпустить, либо самому лишиться здоровья, спасая других. Лежа на воде, я впервые задумался о какой-то невероятной, дремучей бессмысленности происходящего. А ведь некоторые люди занимаются совершенно другими вещами, без подвигов и без романтики — пишут картины, книги и музыку, водят автобусы и пассажирские гравилеты, изучают морских зверей, как Леся. И все они счастливы.

«Эта служба для дебилов, — с ужасом осознал я суть подводной охоты. — Для тех, кто не смог устроиться в созидательной деятельности. Для тех, чья жизнь ничего не стоит, потому что никому не нужна».

Это была новая для меня мысль, почти откровение, пугающее, а потому навязчивое до прилипчивости.

«Для дебилов, — крутилось у меня в голове. — Для никчемных, пустых людей».