Правила счастливой свадьбы

Агата была довольна впечатлением. Она игриво подмигнула.

– Главное, чтобы урок пошел вам впрок, господин Зефирчик…

Она хотела раскрыть еще кое-какие девичьи секреты, но тут внимание привлек господин, появившийся в зале ресторана. Граф Урсегов в летнем пиджаке с бутоньеркой сиял отменным настроением и попыхивал папироской. Официант отвел его к лучшему столику. Агата не могла поверить в такую удачу. Немного подождать – и наверняка объявятся члены преступной шайки веселых холостяков.

Граф заказал поздний завтрак. Агата вспомнила, что ее терзал голод, и поманила официанта.

* * *

– Не корите себя, сделать ничего было нельзя… Она умерла до того, когда еще можно было помочь… Это была агония…

Доктор Преображенский стоял с закатанными рукавами, скинув пиджак на диван.

– Алесей Сергеевич, вы запачкались, – сказал он, не замечая на своей жилетке свежие следы.

Пушкин машинально потер рукавом по карману сюртука. Он смотрел на тело, безжизненно лежавшее на сыром ковре.

– Снова невеста, – заметил доктор. – Теперь смерть от отравления во всех физиологических подробностях.

– Аконитин? – спросил Пушкин, оглянувшись к нему.

– Самое вероятное… Вечером скажу наверняка…

– Доза большая?

– Чрезвычайно большая… Бедняжку буквально вывернуло…

Раздалось вежливое покашливание. В дверях стоял пристав фон Глазенап, Вановский с походной конторкой старательно держался позади него. Зрелище, представшее перед полицейскими, было не слишком приятным. Пожалуй, такого ротмистр еще не видел: милая барышня в свадебном платье лежала, скорчившись в луже такой гадости, о какой приличному человеку подумать противно. Пристав не решался переступить порог. Вановский тем более.

– Господа, мне нужно четверть часа, чтобы провести осмотр, – сказал Пушкин, обернувшись. – После чего можете составлять протокол с места преступления. Не возражаете?

Пристав не возражал. С большим удовольствием он совсем бы не смотрел на эту малоприятную картину. Раз увидишь – долго не забудешь. Он великодушно позволил сыску заниматься осмотром сколько душе угодно и отступил в гостиную, прикрыв за собой развороченную дверь. Тут не поспоришь: если сыск сказал – преступление, значит, так тому и быть…

– Осмотр проведу в участке фон Глазенапа, – сказал Преображенский, натягивая пиджак. – Не буду вам мешать…

– Павел Яковлевич, задержитесь, к вам будет срочное дело, – сказал Пушкин.

Предложение явно понравилось доктору: подчеркивало его нужность и важность.

– Не тороплюсь, – ответил он, садясь на диван в окружение мягких подушек. – У меня в участке все равно дел никаких… Что от меня требуется?

Пушкин не ответил, занявшись изучением обстановки.

На столике, где вчера еще была горелка с чугунным утюгом, сегодня находились графин с водой и открытая бутылка шампанского «Moët & Chandon». Рядом с ней стоял совершенно сухой бокал. Он заслуживал особого внимания. Чаша бокала была в форме вытянутой трапеции, по верху шла золотая кайма. Стекло, чуть отливавшее благородной голубизной, было покрыто тончайшей гравировкой французских лилий и растительных узоров. Бокал выглядел произведением искусства, какое не купишь в лавке, торгующей посудой. Пушкин не знал, сколько стоит подобная вещь.

– Павел Яковлевич, имеете представление, что за чудо? – спросил он, показывая на бокал.

– Наверняка произведение Императорского стеклянного завода[18], – отвечал доктор. – Причем во вкусе, что бытовал в царство императора Александра I, а то и раньше. В магазине таких не купишь, выпускают ограниченными партиями для нужд двора и высших лиц… Музейная вещь, полагаю…

Драгоценность Пушкин поставил на прежнее место. Около бокала лежала вязальная спица, на которой не высохли капельки воды. Под столиком не нашлось аптечного пузырька. Зато имелась лужа, пахнущая шампанским. Пушкин нарочно обошел примерочную, высматривая пол, но другого пузырька не оказалось. Зато увидел пробку от шампанского, которая отлетела к окну.

Он подошел к ковру, на котором лежала погибшая невеста, и поднял другой бокал с гравировкой и золотой каймой. В суматохе его чуть не раздавили. Пушкин запомнил, что когда он ворвался в кабинет, ножка бокала находилась в ладони девушки. Подняв на свет, он увидел на внутренних стенках множество мелких нерастворившихся кристалликов.

– Кристаллы на глаз заметны, – сказал Преображенский, не вставая с дивана. – Определить труда не составит.

Устроив бокал в ладони погибшей, чтобы Вановский занес в протокол точные сведения, Пушкин занялся сумочкой, висевшей на вешалке с платьем. Он вывернул содержимое на диван, чем вызвал неподдельный интерес доктора. Вмешиваться или задавать неуместные вопросы он не стал.

При себе у погибшей было мелочи медяками чуть меньше рубля, пять потрепанных десяток и тонкий бумажный сверток, перетянутый алой ленточкой. Развязав бантик и развернув лист, Пушкин обнаружил пустоту. Сверток, похожий на скрученные сторублевки, не хранил ничего.

– Это что за странность? – не сдержался доктор. – Фантик без конфекты? Розыгрыш?