— Привет. — почти неслышно отвечает она и возвращает учебник на прежнее место.
Тут в наш разговор решает вклиниться Стас Иглин.
— Веригин! Не трогай ее! Она заразная!
— Заткнись! — повышая голос, бросаю этому идиоту.
— Да мое дело предупредить! — ухмыляется он. — Я же за тебя переживаю…
— За себя переживай! — отрезаю.
Наташа сильнее вцепляется в учебник и, кажется, сейчас просто проткнет обложку своими пальцами. Я беру книгу и сильным движением вырываю у Мироновой из рук. Наташа испуганно задирает на меня голову. Я кладу учебник к себе на парту.
— Садись со мной, — говорю, указывая на место рядом с окном.
Я собираю с ее парты ручку, тетрадь, линейку и карандаш, и тоже перекладываю вслед за учебником.
— Ну же! — настойчивее повторяю я и опускаюсь на соседний стул. — Пересаживайся!
Пока Миронова перебирается на новое место, свое мнение по этому поводу созревает высказать Леха Карпенко.
— Веригин, ты что, влюбился в эту больную? — говорит он. — Смотри, поинтересуйся, кто у нее был до тебя. Не радужная картина, кажется…
Я даже головы не поворачиваю в его сторону — только вытягиваю руку и показываю «фак». Как-то у меня, наверное, очень угрожающе выходит этот жест, потому что Карпенко только недовольно цыкает и затыкается.
Как только Мария Николаевна входит в класс, первое, что она замечает, это нас с Мироновой. Физичка замечает, что Наташа теперь сидит со мной, и по ее лицу пробегает едва уловимое любопытство и как будто облегчение. Но она решает не заострять на этом внимание.
В самом начале урока мы по традиции пишем небольшой тест на знание материала, который должны были закрепить дома. Подписанные листочки, короткие вопросы Марии Николаевны и наши быстрые ответы в письменном виде. Естественно, я ни фига не знаю и естественно, ни на один вопрос у меня ответа нет. Я только ставлю в столбик цифры от одного до десяти. Обычно вопросов именно десять. Но примерно на четвертом задании Наташа легонько толкает меня локтем и двигает свой листок, показывая ответы. Я улыбаюсь и списываю.
— Веригин! — обращается ко мне физичка перед тем, как перейти к последнему вопросу. — Ты для того сел с Мироновой, чтобы списывать у нее?
— Да! — отвечаю. — Именно для этого. — и добавляю после того, как Мария Николаевна издает традиционный вздох разочарования. — Только если вы заметили, это она со мной села.
— Значит, Наташа, — после небольшой паузы обращается физичка к Мироновой, — ты села с Веригиным, чтобы делать за него тесты?
Моя новая соседка по парте моментально теряется от такого вопроса и стыдливо опускает глаза.
— Да. — говорю я.
— Что «да», Веригин? — с возрастающим недовольством спрашивает Мария Николаевна.
— Правильный ответ на ваш вопрос — «да». — поясняю я.
— Ладно, сдаем листочки. — пытаясь не показывать раздражения, переводит тему учитель.
— А что, всего девять вопросов? — совершенно невинно интересуется Владик Уткин.
— Девять? — как будто не понимает Мария Николаевна.
— Ну, — тянет Уткин, — обычно десять просто…
— Да-да! — поправляется физичка. — Конечно. Десятый вопрос. Отвечаем и сдаем листочки.
Наташа пишет ответ и показывает мне. Я списываю, и мы вместе со всеми сдаем тесты.
Остаток дня проходит без особых напрягов. Но потом Ольга Афанасьевна решает вместо последнего урока алгебры провести классный час.
Вообще, классные часы — это самое нудное и отвратительное, что может быть в школе, но в этот раз все уж очень похоже на какой-то сумасшедший бред.
Сначала Ольга Афанасьевна объявляет, что скоро состоится школьная олимпиада по алгебре и спешит выявить трех добровольцев. Когда, что вполне очевидно, таковых не обнаруживается, классная делает попытку назначить самых умных самостоятельно.
— Наташа, — обращается она к Мироновой, которая теперь все время сидит со мной, — ты же отлично успеваешь по алгебре. Давай будешь участвовать? И, например, Вова Пронин еще от нашего класса пойдет…
Не успевает она договорить, как Вова Пронин, тот еще, кстати, говнюк, перебивает.
— Я с Мироновой не буду! — громко заявляет он.
— Почему это? — как будто не понимая ничего, спрашивает Ольга Афанасьевна.
— Потому что она спидозная! Я не буду с ней!
Я краем глаза улавливаю движения Наташи. Она опускает голову и закрывает лицо ладонями. Наша классная руководительница тем временем продолжает и переходит на другую, более важную, с ее точки зрения, тему.
— Кстати, — говорит она, — я как раз хотела поговорить о вашем отношении к некоторым ученикам. Все мы разные, и у каждого свои недостатки и достоинства. Я не хотела бы, чтобы вы выросли озлобленными и оскорбляли кого-то только по тому, что этот человек чем-то отличается или чем-то болеет. — Ольга Афанасьевна чувствует себя неловко, и это видно по тому, сколько ничего не выражающих конструкций она уже использовала в своей речи.
Черт, она так неловко себя чувствует, что я совершенно уверен, о чем она собирается сейчас завести разговор. И она заводит.