Правила социологического метода

Действительно, дабы коллективные чувства, которые защищает уголовное право конкретного народа в данный момент его истории, проникли в индивидуальное сознание, до тех пор для них закрытое, или получили бы большую власть (там, где до той поры у них ее было недостаточно), нужно, чтобы они приобрели большую, чем ранее, интенсивность. Общество в целом должно воспринимать их более остро, ибо из другого источника эти чувства не могут почерпнуть дополнительную силу, необходимую для проникновения в индивидов, прежде к ним особенно невосприимчивых. Для исчезновения убийц требуется, чтобы увеличилось отвращение к пролитой крови в тех социальных кругах, из которых появляются убийцы, а для этого нужно, чтобы отвращение выросло по всему обществу. Вдобавок само отсутствие преступления будет прямо способствовать достижению такого результата, ведь чувство кажется гораздо более достойным уважения, когда его везде и всюду уважают. Но мы упускаем из вида то обстоятельство, что эти сильные состояния общего сознания не могут усилиться таким способом без одновременного усиления более слабых состояний, нарушение которых ранее оборачивалось лишь порицаемыми проступками против условностей (слабые состояния суть продолжения, смягченные формы сильных). Так, например, воровство и простая нечестность оскорбляют одно и то же альтруистическое чувство – уважение к чужой собственности. Но одно из этих действий оскорбляет данное чувство слабее, чем другое. Поскольку среднее сознание не обладает достаточной интенсивностью чувствования и не ощущает живо более слабого из этих оскорблений, то к последнему относятся терпимее. Вот почему человека нечестного только порицают, тогда как вора наказывают. Но если это же чувство станет настолько сильным, что совершенно уничтожит в сознании склонность к воровству, то оно сделается более чутким к обидам, до тех пор лишь едва заметным. То есть оно станет реагировать на них более остро, а сами мелкие проступки сделаются предметом более сурового осуждения, и некоторые из них фактически перейдут из списка простых нравственных проступков в разряд преступлений. Так, например, выгодные одной стороне или нечестно исполненные договоры, влекущие за собой сегодня общественное осуждение или гражданское взыскание, станут преступлениями. Вообразим общество святых в идеальном, образцовом монастыре. Преступления как таковые будут там неведомы, но проступки, вполне простительные для обычного человека, вызовут то же негодование, какое вызывает нормальное преступление у обыкновенных людей. Обрети такое общество власть судить и карать, оно сочтет эти действия преступными и будет наказывать их как таковые. На том же основании человек совершенно честный судит свои малейшие нравственные слабости с той же строгостью, с какой толпа судит по-настоящему преступные действия. В былые времена насилие над личностью случалось чаще, чем сегодня, потому что уважение к достоинству индивидуума было слабее. С ростом уважения такие преступления сделались менее частыми, однако многие действия, оскорблявшие это чувство, подпали под уголовное право, к которому первоначально они не относились[62].

Чтобы исчерпать все логически возможные гипотезы, можно спросить себя, почему бы такому единодушию не распространиться на все коллективные чувства без исключения; почему бы даже наиболее слабым из них не обрести способность предупреждать всякое инакомыслие. Нравственное сознание общества воспроизводилось бы у всех индивидуумов, причем в степени, достаточной для того, чтобы помешать всякому оскорбляющему действию, как преступному, так и просто нарушающему общественный вкус. Но такое абсолютное и всеобщее единодушие совершенно невозможно, так как физическая среда, внутри которой мы все находимся, наряду с наследственной предрасположенностью и социальными влияниями, от которых мы зависим, варьируются от человека к человеку и, следовательно, вносят разнообразие в нравственное сознание. Нет возможности добиться здесь единообразия хотя бы потому, что у каждого человека собственная органическая конституция и собственное, особое место в пространстве. Вот почему даже у низших народов, у которых индивидуальность развита очень мало, такая уникальность все-таки существует. Значит, раз не может быть общества, где индивидуумы не отличались бы более или менее от коллективного типа, некоторые из этих отличий неизбежно будут носить преступный характер. Этот характер сообщается не значением, внутренне присущим действиям, а тем значением, которое придает им общее сознание. Если оно обладает значительной силой и властью, если оно делает эти отличия слабее по их абсолютной ценности, то это сознание станет одновременно более чувствительным и требовательным. Реагируя на малейшие отклонения так, как в иных условиях оно воспринимает лишь более значительные отклонения, оно наделит эти малые проступки значимостью, то есть усмотрит в них преступления.