— И он тоже… Нет, вы не то все, ребята… Нам надо заранее обсудить дело Соткова. А она вот насела: «Плохо работаешь. Наказы партячейки не выполняешь. Жоржка чуть не самый захудалый отсекр в области» — и тащит сейчас к Зеленину.
— Можешь не итти. Я сама к нему пойду.
— Сама, сама… Идем втроем.
В столярке запах клея, сосновых стружек и древесной пыли. Зеленин стоит у зубастой ленточной пилы и чертит циркулем на фанере.
— Здорово, ребята! Идите в конторку. Сейчас освобожусь.
В конторе мастера стены облеплены полками. На полках работы ребят по годам, тетради, характеристики; над столом список заданий.
— Зеленина модельщики хвалят. Деловой дядя. Видишь, какой у него порядок… в кузнице этого не устроишь.
— Почему это не устроишь? — опять наседает на Жоржку Нина.
— В кузнице условия… Да и Палыч какой-то не такой. Спроси у Грома, разве в литейной устроишь такую историю… От одной отливки все полки затрещат…
— Ты брось о полках. Я о методе и о твоей куриной слепоте..
Входит Зеленин, снимая на-ходу очки в жестяной оправе.
— Спорите. Хорошее дело.
— Да это она, я не спорщик… А в общем мы за делом. Говори, Шумова, ты бралась крыть.
— Вот что, товарищ Зеленин. Я давно хочу подымать бузу. Почему это вы, как ячейка фабзавуча, мало вмешиваетесь в работу комсомольского актива? Прикрепили Никандрова дремать на наших заседаниях. Получай, мол, комсомол, партруководство…
Жоржка перебивает:
— Брось, Нинка, перехлестывать… Ты не знаешь положения… Я сам хожу на бюро ячейки. Кто, по-твоему, меня накачивает?
— Кто бы тебя ни накачивал, а факт тот, что ты паришься… А кто должен тебя выправить? Был ведь отчет партприкрепленного. Сказал ли ты что-нибудь тогда, что он слаб для нас, что в наших условиях неработоспособен? Можешь не отвечать. Я знаю, что ты сидел тогда памятником И только изредка поддакивал.
Жоржка машет рукой и морщит лоб — «Мол, давайте теперь все на отсекра валить, у него спина крепкая». И оба молчат.
Зеленин в недоумении.
— Подождите, как это Никандров неработоспособен? До сих пор я знаю, что у вас с ним работа налажена. Жоржик всегда говорил — «у нас все согласовано». Я сам Никандрова накачивал.
В конторку боком пролезает запыленный опилками столяр первогодник.
— Товарищ мастер. Тут у меня переточилось.
А за ним вбегает разгоряченный монтер:
— Товарищ Зеленин, это ж безобоазие… Вы на конфликтной комиссии постановили, а НШУ опять не хочет оплачивать сверхурочных… Тогда
Зеленин берет запоротую первогодником работу и поворачивается к нам.
— Вот что, ребята, о наших делах мы потолкуем вечером. Я приду сегодня на ваше бюро… Здесь, видите, меня каждую минуту требуют.
ЯНВАРЬ, 27
Жоржка учится работать: — вызвал поодиночке членов бюро в коллектив и подготавливал к заседанию. На бюро приглашены: Гром, Бахнина, Шумова, Чеби, Грица и я.
На наше заседание пришел секретарь партячейки — мастер Зеленин.
Бюро собралось все, за исключением Соткова. Сотков не захотел итти. (Чеби — бродяга — так и вьется около «агитпопа жестяного».)
Решения бюро:
1. Поставить перед пленумом коллектива вопрос об исключении из комсомола Соткова, как разложившегося. Временно на работу агитпропа выделить Бахнину и на собрании провести в члены бюро.
2. Ю. Брасову организовать в фабзавуче группу «легкой кавалерии» для обследования работы цехячеек. Связаться с районной «легкой кавалерией».
3. Редактором «стенгазеты» выбрать второгодника кузнеца Лобова. Грома прикрепить для помощи в работе.
4. Предложение паровозников поставить на обсуждение пленума.
Все бюро ходило смотреть нашу работу в «гарбузию». Посмотрели и остались. Каждый взял себе работку.
Подозрительно вот что — почему это «агитпоп жестяный» захотела работать в «обозе». Не иначе как агитация Чеби. (Не думайте только, что я записал это все из-за того, что меня выбрали в «легкую кавалерию». Все записанное — исторический факт.)
ЯНВАРЬ, 28
1. Наша армия несет потери. На уроках педагоги режут во всю. Никто не выручает. Подсказывают кому угодно, только не нам. В классах три лагеря.
Пусть не подсказывают, наши ребята будут лучше учить. Знанием заткнут всех.
ЯНВАРЬ, 29
1. Сотков потемнел и облез, как кот в кочегарке. Не стесняясь, настраивает против нас и бюро ребят. — «Меня будут исключать на пленуме, потому что Жоржка начал шпанить с «гарбузовцами». Под их дудочку пляшет, сволочью стал. Начальству ребят продает. Я это так не оставлю. Я в ЦКК пойду».
«Сотковцы» подпевают.
Ну и пленум будет!..
Первые ряды наши. Дальше «золотая середина». «Камчатка» занята «сотковцами».
За столом Жоржка.
— Назначайте кандидатуры преда и секретаря. Открывается зверинец. Зало ревет на разные голоса.
— Бахнина!
— Ходыря!
— Сотков!
— Ходырь!
— Хватит. Голоснем.
— Бахнина!
Ощетинились руками передние ряды и маленький островок в середине зала.
— Ходырь!
Непроходимая чаща рук от средней полосы до последнего «камчадала».
— Сотков!
— Меньше… Пред — Ходырь, секретарь — Бахнина. Зало радостно ржет. Штатный трепач Ходырь напуган до-нельзя.
Заикаясь и путаясь с непривычки, Ходырь зачитывает повестку дня.