Правила виноделов

Хор пел, краем уха слышал Уилбур, что-то про дорогую матушку. Так, кажется, переводится mutterlein.

— Я врач, — сказал доктор Кедр.

Человек, продолжая есть, поднял глаза на доктора Кедра. Певцы в передней комнате перевели дыхание, и в наступившей тишине Кедр отчетливо услыхал, как ложка быстро и ловко выскребает миску; за дверью кого-то вырвало: содержимое желудка с характерным звуком шлепнулось в металлический таз. Одна из женщин в приемной заплакала. Доктор Кедр не успел определить кто, как певцы, набрав в легкие воздуха, снова запели. На сей раз что-то о крови Христовой, перевел про себя Кедр.

— Что вам угодно? — спросил мужчина за столом у Кедра.

— Я врач, хочу поговорить с вашим врачом, — объяснил Кедр.

— Здесь, кроме вас, врача нет, — сказал мужчина.

— Тогда я хотел бы предложить свои услуги. Медицинская консультация. Бесплатно.

Мужчина внимательно изучал лицо Кедра: казалось, хотел в нем почерпнуть ответ на услышанное предложение.

— Вы здесь не один, — произнес он после долгой паузы. — Ждите своей очереди.

Этим собеседники пока удовлетворились, и Кедр присоединился к ожидающим, сев между двумя парами, находившимися в комнате. Все увиденное так поразило его, что, узнав одну из пар, он не очень сильно удивился.

Слева от него рядом с бородавчатой матушкой безмолвно сидела литовка, у которой он не так давно принимал роды (первые в своей жизни). Хотя они упорно не глядели на него, Кедр одобряюще улыбнулся и кивнул. Литовка была месяце на пятом, такой поздний аборт был всегда опасен, даже при благоприятных обстоятельствах. И Кедр вдруг с ужасом понял, что не сможет объяснить им этого: они ведь говорят только по-литовски. И наверное, воспринимают его как акушера. К тому же он ничего не знает о ее первом ребенке, как растет, жив ли. Доктор Кедр нервно притопнул ногой и перевел взгляд на другую парочку — тоже, судя по всему, мать с дочерью, но обе гораздо моложе, чем литовки, и на глаз не определить, какая беременна. Ну хоть этот-то аборт будет проще! Дочь на вид казалась совсем девочкой, вряд ли беда стряслась с ней, но тогда за каким дьяволом мать притащила ее с собой? Что, она так остро нуждалась в компании или этот поход замышлялся как наставление? Смотри, мол, такое и с тобой может случиться!

А хор уже бился в истерике, захлебываясь в любви к Господу и трепеща перед слепой судьбой (verblendenen Geschike).

Уилбур Кедр вперился в закрытую дверь, за ней явно кого-то вырвало. В раскрытое окно влетела пчела и сразу же вылетела обратно; так ей показалось тут жутко, что, наверное, и цветы приняла за искусственные. Кедр заметил, что старуха-литовка узнала его — более того, придумала новый способ демонстрировать бородавку, которая за это время слегка изменила цвет, да и волоски на ней подросли. Она пальцами мяла кожу вокруг бородавки до покраснения; казалось, бородавка вот-вот лопнет, как созревший фурункул. Ее беременная дочь не замечала омерзительного представления, устроенного матерью; ее взор иногда падал на Кедра, но она его явно не узнавала и сидела, уставившись в пол с типично литовским, по его мнению, выражением лица. Возможно, ее муж выбросил-таки ребенка в окно и она лишилась рассудка, подумал Кедр. На мгновение ему показалось, что хор в передней запел по-литовски, но тут донеслось что-то о сражении между «Gott und Schicksal» — явно между Богом и Судьбой, явно по-немецки.

Крик, прорвавшийся через закрытую дверь, перекрыл ликующие голоса, уверявшие, что Бог одержал победу. Девочка вскочила со стула, села, обхватив руками плечики, и в голос заплакала. Потом уткнулась в колени матери, пытаясь подавить рыдания. Значит, это она плакала. Значит, дочь нуждается в аборте, а не мать. Девочке на вид было лет десять — двенадцать, не больше.

— Простите, — обратился Кедр к матери, — я врач.

Он почувствовал себя актером, знающим силу своего таланта, но одной неудачной фразой погубившим свое выступление. «Я врач». Ну и что из этого следует?

— Так вы врач, — с горечью произнесла мать; Кедр обрадовался уже тому, что говорит она не по-литовски. — Чем вы можете нам помочь? — спросила женщина.

— Какой у нее срок? — вопросом на вопрос ответил Кедр.

— Месяца три. — В ее голосе послышались настороженные нотки. — Но я им уже заплатила.

— Сколько ей лет? — спросил Кедр.

Девочка подняла голову с материнских колен; убрала попавшую в рот грязновато-серую прядь русых волос.

— Мне уже четырнадцать, — проговорила она, словно оправдываясь.

— Четырнадцать будет на следующий год, — уточнила мать.

Кедр встал и обратился к кассиру:

— Верните им деньги. Этой девочкой буду заниматься я.

— Я так понял, что вы пришли насчет консультации, — сказал кассир.

— Чтобы дать консультацию, — поправил его доктор Кедр.

— Можете кое-что и узнать, — заявил собеседник. — В оплату услуг входит задаток. А задаток не возвращается.

— Какой задаток? — осведомился Кедр.

— Допустим, половина, — сказал кассир.

— «Eure ganze Macht!» — пел хор.

«Да будет воля Твоя», — перевел Уилбур Кедр. Студенты-медики обычно неплохо знают немецкий.