Правила выживания в Джакарте

Зандли передает телефон с картой Салиму, тот смотрит и кивает:

— Меняем машину и едем в Церковь.

Черт.

— Думаю, старику очень захочется поговорить с тобой, Рид. Он как раз возвращается.

Черт!

— Откуда возвращается? — спрашивает Рид.

— Не твое дело, — припечатывает Салим. — Молись, чтобы он тебя не пристрелил.

— Или хотя бы не узнал, — прыскает Боргес.

— Во-первых, молиться — это по вашей части, святой отец, а во-вторых, Бо, — Рид оборачивается и строго на него смотрит, — у меня нормальная прическа.

— Да я не об этом, нормальная у тебя… — Он замолкает и смотрит несколько секунд, а потом скорбно признается: — Это ужасно, дружище. Прости, но это правда ужасно.

Зандли прыскает и оборачивается — на симпатичном черном личике написано вертикально и поперек огромными буквами «Я же говорила».

Дорога до Препедана будет длинной.

* * *

Некоторое время они едут в относительной тишине, только Зандли шуршит оберткой от чего-то съестного, Салим с Нирманой вполголоса обсуждают план действий, а белобрысый пацан, имя которого Рида волнует недостаточно, чтобы его запоминать, периодически задает вопросы в духе «Мам, мам, а что это?», дергая Салима за рукав. В какой-то момент Нирмана включает радио.

— …И к другим новостям. Свадьба Гунтера Перкасы, сына политика Гемы Пертиви, пройдет в резиденции семьи на озере Ситупатеннганг. На празднование приглашены более пятисот человек, все желающие могут…

— Что? — спрашивает она, когда все начинают поглядывать на нее через зеркальце заднего вида. — Не смотрите на меня так. Я не могу ехать в тишине.

Препедан — концентрированная Джакарта. Рид не чувствует ностальгического надрыва: этот город — не то место, по которому можно скучать, но, глядя на ржавый сайдинг маленьких домов, на разрисованные когда-то белые заборы, на граффити, которые перечеркивают другие граффити, на стоящие по обочинам впритык друг к дружке мопеды, Рид ощущает, как его накрывает узнаванием, хотя, возможно, он ни разу и не был именно в этой части Препедана. Вся Джакарта выглядит именно так: будто собранный из найденного под ногами мусора муравейник.

— Тормози, нам сюда, — Салим тычет в правый край лобового стекла.

Рид снова привстает. Точка назначения выделяется среди остальных домов высокой шиферной крышей и стенами, облицованными кусками гофрированного металла, — ни с чем не перепутаешь.

— Это самая жалкая машина в моей жизни, — бурчит себе под нос Салим, когда какой-то мужик в рабочем комбинезоне быстро проводит их к очередной машине.

Самая жалкая машина в жизни Салима оказывается очередным минивэном — на этот раз облезлым, с пробивающимся из-под охровой краски грязно-голубым цветом, с наклейками туристической фирмы и вмятиной там, где должна быть задняя левая фара.

Нирмана, в своем монашеском облачении, двумя пальцами тушит окурок, над чем-то смеется вместе с мужиком в комбинезоне, пожимает ему руку и бросает им:

— Пора.

Пока они усаживаются, Рид по-джентльменски говорит Зандли: «Дамы вперед», и в отместку за это она отдавливает ему ноги, пролезая в салон.

До Церкви, стоящей к юго-востоку на отшибе, около получаса езды. За бортом сгущаются сумерки, копов на горизонте не наблюдается — ничто не предвещает беды. Но когда минивэн останавливается на светофоре, Салим говорит:

— А сейчас, Рид, нам нужно кое-что обсудить.

На этот раз тот сидит на заднем ряду с Боргесом и Зандли, а длинного пацана пересаживают на переднее сиденье.

— Сейчас? — переспрашивает Рид, чуя подвох.

Салим уточняет для непонятливых:

— Сейчас, когда за нами точно уже никто не гонится.

А потом раздается щелчок, и Рид замечает, что все имеющиеся в машине стволы направлены на него.

Глава 2

— Эй, — возмущенно говорит Рид.

— Вы что, — возмущенно говорит Рид.

— Это вместо объятий? — возмущенно говорит Рид.

Салим демонстративно снимает свою «Беретту» с предохранителя. По «Беретте» в каждой руке.

— Гони в объезд по Седьмой, — бросает он Нирмане, хмуря темные брови. Та даже не оборачивается на Рида, и у последнего теперь зияющая рана — в сердце, дыра — в душе и скоро будет дырка в бедренной кости, если Зандли не уберет пистолетное дуло от его бока.

Рид решает, что пристально смотреть сейчас Салиму в глаза — все равно что подписаться на самоубийство, так что он переводит взгляд влево и экстренно пытается сменить тему.

— Кстати, что это вообще такое? — тычет он пальцем в долговязого с подозрительным именем и неестественно длинными конечностями. Тому приходится подобрать под себя колени, чтобы не проломить бардачок, но и он — вы только подумайте! — тоже наставил на него пистолет. — И почему оно в меня целится?

— О, это Шестакофф Андрей, — дружелюбно знакомит их Боргес — единственный в этой тачке, кто не тычет в Рида оружием. — А-н-д-р-е-й. Которого ты так настойчиво игнорил. Он новенький певчий мальчик, — Рида передергивает от воспоминаний об этой должности, — в Церкви. Блин, прикинь, за метр девяносто ростом!

— Здравствуйте, — вежливо здоровается Андрей. Сутана на нем насыщенно-черная, не выцветшая — даром что не похрустывает, когда тот двигается. — И… я просто повторяю за паком Салимом?