Правила жизни от Фридриха Ницше

«Итак, история, во вторую очередь, принадлежит тому, кто охраняет и почитает прошлое, кто с любовью и доверием оглядывается на истоки своего существования; и этим он проявляет благодарность жизни. Он заботливо стремится сохранить все, что дошло до наших дней из прошлого, и воспроизвести условия собственного существования для тех, кто придет за ним. Домашняя обстановка предков обретает особый смысл в его душе: если предки владели ею, то теперь она сама владеет этой душой. Все мелкое, ограниченное, подгнившее и устаревшее приобретает ценность и право на неприкосновенность, так как консервативная душа антикварного человека переселяется в эти вещи и превращает их в тайное гнездо. История родного города становится его собственной историей; он смотрит на стены, надвратные башни, ратушу, рыночную площадь – и видит в них яркий дневник своей юности; во всем этом он видит себя – свою силу, предприимчивость, желания, здравый смысл, радости и причуды. «Здесь можно было жить, – говорит он, – и можно жить сейчас – можно тут будет жить и в будущем; мы достаточно упорны и нас так просто с ног не собьешь». При помощи этого «мы» он поднимается над великолепной индивидуальной жизнью прошлого и олицетворяет себя с духом своего дома, рода и города. За чередой туманных и непростых столетий приветствует душу своего народа, как свою собственную…

Но величайшая ценность этого антикварного духа почтения заключается в простых эмоциях наслаждения и созерцания, которыми он наделяет скромные, суровые и даже убогие обстоятельства жизни нации или отдельного человека: знаменитый историк Нибур сознается в том, что он прекрасно себя чувствовал бы на болотах среди свободных крестьян со своей историей и вовсе не испытывал бы жажды искусства. Как же лучше могла бы история служить жизни, как не тем, что она привязывает даже менее одаренных людей к их родине и обычаям предков, удерживает их от стремления искать людей жизни где-то вдалеке, где найдут они только борьбу и страдания? Влияние это привязывает людей к тому же обществу и обстоятельствам жизни, к повседневным лишениям, к суровым скалам. И это может показаться эгоистичным и неразумным. Но это здравое неразумие, идущее на пользу общества. Это ясно каждому, кто осознает ужасные последствия бездумного желания к переселению и приключениям – порой у целых народов. Это ясно каждому, кто наблюдал судьбу народа, потерявшего уверенность в своем прошлом, поддавшегося неутомимому космополитизму и неутолимому желанию новизны. Ощущение дерева, пустившего прочные корни, счастье от осознания того, что существование человека – процесс не случайный и произвольный, но наследие, плод и цвет прошлого, которое не просто оправдывает, но венчает настоящее, – вот что сегодня мы предпочитаем называть истинным историческим чувством.

Но в этом подходе всегда сохраняется опасность того, что все произошедшее в прошлом будет считаться равно достойным почтения, а все, что противоречит духу почитания прошлого, то есть дух нового, станет отвергаться и восприниматься как нечто враждебное. Даже греки мирились с существованием архаичного стиля в скульптуре наряду с более свободным и грандиозным; впоследствии они не только мирились с острыми носами и ледяной улыбкой, но даже считали их истинным каноном стиля. Когда чувства народа делаются настолько грубыми; когда история служит прошлому в ущерб дальнейшей более высокой жизни; когда историческое чувство не сохраняет, а мумифицирует жизнь – тогда дерево умирает, умирает неестественно, начиная от верхушки, и, в конце концов, погибают и сами корни.

Сама антикварная история вырождается, когда перестает одухотворять и одушевлять живую современную жизнь. Источник благоговения иссякает, а без него выученная привычка самодовольно вращается вокруг собственного центра. И нам открывается отвратительное зрелище слепой страсти к собиранию пыльных и заплесневелых фактов прошлого. Человек дышит атмосферой затхлости; антикварная привычка может погубить даже значительный талант, истинно духовную потребность и низвести ее до уровня ненасытного любопытства ко всему старому: часто человек падает так низко, что удовлетворяется любой пищей и жадно подхватывает все те крошки, которые падают с библиографических столов».

«Несвоевременные размышления: О пользе и вреде истории для жизни», 1874