Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии? Книга I

Параллелизм обнаруживается и дальше, но его изложение затруднено, так как в нем сцеплены между собою два периода тяжелых гражданских войн, история которых отрывочна и весьма запутана. Важно отметить одно: эта цепь повторений по необходимости должна прерваться, поскольку, пройдя насквозь историю Империи Цезаря, мы вплотную приблизились к 270 году, — круг замыкается, и надо вновь возвращаться к началу нашего изложения, теперь уже к истории Империи Диоклетиана. Понятно, что состыковать два идущих подряд описания одинаковых исторических процессов непросто, и единственный разумный вывод для древнего хрониста заключается в том, чтобы сделать их самостоятельными, самозначащими главами исторической эпопеи, так чтобы на стыке их не осталось ничего интересного, внятного и значительного, изобразить исторические эпохи так, чтобы одна из них после долгой агонии скончалась и тогда другая могла бы начаться практически самостоятельно, без глубоких причинно-следственных связей с предшественницей. В самом деле, период 240–270 годов, отделяющий Империю Цезаря от Империи Диоклетиана, в традиционной истории выглядит как время наибольшего углубления политической анархии, так что к моменту прихода к власти Клавдия II в 268 году единой Империи уже фактически не существовало, и можно утверждать, что 270 год является годом начала «восстановления Империи» после ее «развала».

Итак, мы мысленно обозрели только один из нескольких десятков параллелизмов, обнаруженных в европейской и библейской истории, причем даже не из числа основных — из вторичных. Однако он один из самых длительных и интересных. Хотелось бы надеяться, что читатель сам смог убедиться: такая цепь совпадений случайной быть не может. Она — результат искажений реальной истории, не обязательно умышленных и злонамеренных, результат дилетантской, неквалифицированной (если рассматривать в аспекте профессиональном) работы какого-то средневекового историка-хрониста.

Встает естественный вопрос: но куда же смотрели историки позднейших времен? Продемонстрированный нами параллелизм настолько очевиден, что только слепец не заметит его и только совершенно равнодушный ко всему не задумается над тем, что же все-таки происходит в нашей истории?

Но в действительности оказывается иначе. Не так уж сам по себе очевиден параллелизм. Еще раз напомним о том, что ради этой прозрачной ясности и «очевидности» пришлось проделать огромнейшую подготовительную работу по кодированию десятков и сотен хроник, по составлению программ для ЭВМ и анализу хроник с их помощью. Только таким путем удалось отделить «плевелы от зерен», сосредоточить внимание на сущности явлений и отрешиться от второстепенного. Если же рассматривать необработанный материал, то мы немедленно подпадаем под гипноз ярких красноречивых деталей (может быть, попросту придуманных кем-то или искаженных до неузнаваемости), которым нет соответствий в биографии параллельной. А ведь именно детали убеждают не только обычного читателя, но и профессионального историка в «безусловной правдивости» прочитанного. Для примера раскроем книгу по истории Древнего Рима и приобщимся к деталям биографии любого из недавних наших персонажей. Вот Каракалла:

«В 215 г. Каракалла, узнав, что среди населения Александрии Египетской распространяются насмешливые высказывания о нем, явился в город со своей гвардией. Пригласив молодых граждан Александрии в цирк, император окружил здание воинами и велел перебить всех собравшихся. Вслед за этим он отдал ряд районов города на разграбление».

И не в том дело, правдив ли, даже правдоподобен ли этот жестокий исторический рассказ, важно прежде всего то, что благодаря подобным «деталям» история Каракаллы начинает выглядеть совершенно не похожей на историю его двойника Теодориха Готского. Крохотные мелочи вроде той, что «Септимий встретился с войсками противника» не где-нибудь, а именно «близ Лугудуна», заставляют верить, будто перед нами — подлинная история.

Если же вернуться к средневековым хронистам, которые умудрились столь лихо запутать историю, то, пожалуй, нет смысла так уж строго их осуждать. Мы судим их с позиций сегодняшнего преклонения перед точностью в науке. Судить-то можем, но выносить приговор — нет. В юрисдикции никакой закон не имеет обратной силы; так и здесь. Научная мораль во времена хронистов была совершенно другой, и в рамках той морали они вели себя безукоризненно.

Есть один очень важный психологический аспект, игнорировать который они никак не могли. Обратите внимание: почти все ученые от начала античности до конца эпохи Возрождения были универсалами, «энциклопедистами», причем в перечень «профессий» любого из них непременно входило и хорошее владение литературным стилем. Более того, многие из них были еще и блестящими писателями. Но это — не от хорошей жизни. Будь ты семи пядей во лбу, сделай выдающееся открытие, но если напишешь языком «дубовым», если твой труд скучный, то и читать его никто не будет.