Правильно

— Как тонко они нас обошли, — почти ликуя провозгласил Ладо, — вроде что? Ерунда, малость, никто и не заметит сразу, а уже что-то не так. Сегодня нельзя пить, мы выясним, что ещё исчезло.

— Волхонь, после работы сразу ко мне, мы с По соберём всех, кто ещё остался.

— До вечера, братцы, я многих уже давно не видела.

— Я за ним прослежу, — бросил я на прощанье, всё ещё надеясь на разумное разрешение всей этой нелепости, но внутри уже бродило волнение.

Мы направили свои стопы в меблированные комнаты на Гороховую. В этой квартире во главе с её хозяином Костей по кличке Константа в любое время суток давали кров и еду всем бродящим вдоль и поперёк города многочисленным друзьям и знакомым. В благодарность гости без разбора, перемежая ложки суточного борща с чёрненьким хлебом, бросали обожжённые новости к ногам хозяина. И если уж и надо было собрать всех, то только Константа знал, живы ли они ещё и каковы их новые адреса и привязанности.

По традиции, распространённой в фатальных кругах, дверь была открыта, и мы застали Костю одного, сидящим на полу обширной кухни, доставшейся ему в наследство от менее удачливых родственников, давно и бесславно канувших в Лету. Он вёл на кафельных клеточках партию в шашки и заметно проигрывал. Его фигурки из необъятного как кухня чайного сервиза сбились в небольшую кучку в углу, напротив, чёрные чашки доминировали на подавляющей части территории.

— Привет, — обречённо сказал Константа, — они сегодня выигрывают.

— Мы об этом знаем, и потому мы здесь.

— Вы знали, что один чайный сервиз проигрывает другому, используя мои мозги?

— Константа, друг, хватит паясничать, сегодня всё приняло серьёзный оборот, а мы здесь блажим по углам, — одёрнул его я.

— Хорошо, помогите.

И мы решительно собрали с пола чашки, тарелки и кофейники, суеверно начав с чёрных. Костик покинул пределы кухни, принял душ, эмигрировал в дальнюю комнату, где принял официальный вид, поменяв майку на рубашку, а клетчатые широкие штаны на брюки, надел ботинки, побрился, ещё раз умылся холодной водой и вышел к нам.

— Всё, я ваш. Будем пить, говорить, нас подозрительно трое.

— Нет, — сказал я, — ещё утром мы зареклись пить на троих, а потом и пить вовсе.

— Тогда к делу.

— Хармс и Введенский. Синонимы, группы, творческие объединения? Таков наш вопрос, на кону город и все территории, которые к нему прилагаются.

— Так, отказ от традиционных форм, поэтика абсурда, детские писатели, что ещё? Могу почитать кое-что.

— Не надо, мы не дураки.

— Тогда всё.

— А в какой общеизвестной группе они состояли?

— Была какая-то, сейчас почему-то не помню, но разве это важно? Посмотрите в сети, минутное дело.

— Волхонь просила Петьку, в сети пусто.

— Петрухе можно доверять кнопки, но я всё-таки проверю, — он вышел и вскоре вернулся. — Ничего нет.

— Сегодня ночью зло и беспамятство победили, ты знаешь где, — сказал Ладо, — и слово начисто исчезло, но ведь оно было, мы все его знали, и это только начало, час дня. И потому я и По просим тебя, найди всех, кого выйдет, и отправь их ко мне на Мойку, встречаемся там после семи, и сам приходи. Мы к Белову в Эрмитаж, до него как всегда не дозвониться. Да, чуть не забыл, Дашка приехала из Москвы, гостит сейчас у меня.

Это был убийственный козырь, брошенный на стол в последний момент небрежной, холодной шулерской рукой. Все из оставшихся свидетелей знали, что Дашка — студенческая любовь Константы тех времён, когда он ещё учился в Москве в Мориса Тореза. Мы с Ладо поспешно ретировались в парадное.

— До вечера. Зови всех, мы дальше.

Когда мы добрались к Белову, было уже три часа. Белов редко находился в одной комнате со своим телефоном, тот всегда оставался там, где он был, но только что вышел. Это иррациональное, объяснить невозможно. И вот его маленькая корсиканская фигура появилась во внутреннем дворе и с удовлетворением окинула взглядом стремящихся прикоснуться к Эрмитажу туристов. Легко отсеяв радостную публику от двух мнущихся фигур, он победоносно вскинул руку и направился к нам.

— По! Как ты? Давно не заходил. Ладо, привет дорогой. Что привело? Ведь не праздное любопытство?

— Ты нам нужен сегодня вечером, — отозвался Ладо. — Ты не дашь нам скатиться во мрак. Мы сегодня после семи собираемся у меня на Мойке. Будут все, кого найдём, Константа занимается обзвоном. Знаю, как ты относишься к моему непритязательному хобби, но сегодня под куполом всё пошло не как обычно. Сегодня есть последствия. Исчезло слово. Начисто. Мы проверили и перепроверили, и это так, но для тебя мы можем разыграть сценку исчезновения ещё раз.

— Любопытно, у меня пять минут, больше не могу сейчас.

— Мы уложимся в три. Вопрос: в какую группу, творческое объединение входили Хармс, Введенский, Бахтерев, Заболоцкий?

— Думаю, что сдаюсь, — почти не раздумывая, ответил Белов, — сейчас не помню, но в своё оправдание могу перечислить вам декабристов. В чём подвох?

— В том, что никто не помнит и в интернете ноль.

— Но все помнят, что ещё вчера знали, — добавил я.