Правильное решение (СИ)

Здание Сената спешно приводили в порядок. Тела распределили по моргам при крематориях, полы застелили новыми ковровыми дорожками взамен испорченных, мусор убрали. Лишь кое-где остались прожженные выстрелами дыры, но и они исчезнут через день-другой после небольшого косметического ремонта. Впервые за много лет главный вход и Сенатскую арену украсили огромные полотнища с гербом Республики, которые извлекались из хранилищ только по случаю инаугурации нового канцлера или события, не уступающего ей по значимости.

Сенат готовился к новой чрезвычайной сессии, которой суждено было подвести финальную черту под историей Республики. Теперь уже никто не помышлял о том, чтобы выступить против канцлера: за дверьми богатых гостиных шептались о беспределе и зловеще пророчили трудные времена, но в этих речах не было ничего, кроме страха и фатализма. Большинство же сенаторов строило далекоидущие планы, связанные с грядущими переменами и переделом власти. Кто-то осторожно "наводил мосты" между своими фракциями и бывшими противниками, кто-то торопился засвидетельствовать перед Палпатином свое почтение и всестороннюю поддержку, а кто-то торопливо составлял прошение о собственной отставке. От наплыва бывших членов Делегации, вдруг возжелавших установить "доверительные деловые отношения" с наиболее видными людьми канцлера, последних спасала лишь охрана и возможность сослаться на занятость.

Множество вопросов, слухов и догадок порождала во властных кругах личность Энакина Скайуокера. Джедай, повернувший оружие против братьев по Ордену и спасший правителя Республики от гибели, был для большинства фигурой непонятной и темной. ГолоСеть пела дифирамбы его отваге и верности долгу, призывая других джедаев опомниться и последовать его примеру, однако сильные мира сего справедливо полагали, что не все так просто в истории благородного рыцаря. Те немногие, кто знал о его давней дружбе с Палпатином, шептались о заблаговременном сговоре. Другие подхватывали песню о чести и долге - с той лишь разницей, что место восхищения в их речах занимала снисходительность с легким оттенком презрения. Тех, кто знал правду, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и своими мыслями они не делились ни с кем. Однако вопрос, что же Скайуокер получит в награду за свой подвиг и какое место займет при Палпатине, занимал всех без исключения.

Всех - кроме самого Энакина. В то время, когда высший свет Республики строил версии о его дальнейшей судьбе и власти, что будет - или не будет, - дарована ему, Скайуокера не волновало ничего, кроме благополучия Падме Амидалы и ее ребенка. Которое, в свою очередь, в Сенате волновало разве что Бейла Органу и Терр Танил: для остальных яркая, харизматичная, но поразительно наивная оппозиционерка перестала существовать, исчезнув с политической сцены.

Политики, лишенные связи с Силой, вычеркнули Падме Амидалу из числа тех, кто достоин внимания. Однако двое могущественных одаренных, находившиеся по разные стороны галактики, конфликта и Силы, не торопились списывать ее со счетов.

Падме Амидала не была соперницей будущему императору, как не была ценной союзницей Альянсу повстанцев. Важность ее заключалась в ином.

Дарт Сидиус смотрел на Падме и видел цепь, на которую он посадит сильнейшего одаренного из всех, что рождались в последние столетия. Женщину, что позволит ему полностью подчинить себе Энакина Скайуокера, сама того не желая.

Магистр Йода, чей взгляд был направлен в будущее, скрытое туманом и Тьмой, смотрел на нее и видел мать, что воспитает новую надежду Республики. Настоящего Избранного, которому суждено вернуть к Свету заблудшего Энакина Скайуокера и всю галактику, так охотно бросившуюся в объятия Тьмы.

Лишь время покажет, чье видение было более верным. Пока же картины будущего менялись так стремительно, что даже сильнейшие провидцы обоих Орденов не могли поручиться за истинность своих прогнозов.

Время перемен катилось по галактике на всех парах и даже не думало замедлять свой ход.

* * *

Энакин потерял счет времени, сидя рядом с Падме в маленькой операционной частного медицинского центра. Врачи и дроиды-хирурги наперебой твердили ему, что состояние роженицы и детей в норме, и операция проходит без осложнений, однако после проклятых снов, донимавших его столько дней, поверить в это было нелегко. Дошло до того, что Падме, слегка одурманенная наркозом, успокаивала его, шепча что-то утешительное и крепко сжимая его пальцы в прохладной, чуть влажной от пота ладони. Она улыбалась - хоть и слабо, но от души, а Энакин едва мог приподнять губы в жалком подобии улыбки: при каждом взгляде на Падме в памяти всплывали обрывки кошмарных видений, в которых она умирала, а он ничего не мог с этим поделать.