Правильное решение (СИ)

Какая-то полудетская обида мелькнула на ее лице; подозрительно заблестевшие глаза Падме поспешно утерла тыльной стороной ладони. Ничего сейчас не осталось в ней от хладнокровной сенатора Амидалы - была лишь та, настоящая Падме, которая в Сенате прячется за пышными одеждами и слоями грима: беззащитная, доверчивая и ранимая. Повзрослевшая раньше срока девочка, которая отчаянно старается быть мудрой и сильной... не так уж и многое в ней изменилось за эти тринадцать лет. Только не для него.

- Бросила бы ты все это, Падме, - негромко произнес Энакин, слегка сжимая ее тонкое запястье. - Я уже говорил тебе, и говорю снова: тебе нечего делать в этой змеиной яме. Особенно сейчас...

Он мягко коснулся кончиками пальцев ее живота и улыбнулся: малыш тут же зашевелился - возможно, и просто так, но хотелось бы верить, что почувствовав присутствие отца.

"Не о том думаешь, Падме, не о том. Тебе не о Республике сейчас надо заботиться, а о нашем малыше. И о себе. Остальное - хоть огнем гори. Республика, Сидиус со всеми своими планами, Органа, чтоб он провалился..."

- Энакин, - протянула Падме с усталым снисхождением. Улыбнулась, как могла бы улыбаться неразумному ребенку, требующему купить ему настоящий звездолет. - Ты же знаешь, что это невозможно. А если бы я попросила тебя бросить Орден? Никогда больше не возвращаться на фронт? Глупость же, правда? А ведь я этого хочу... больше всего на свете хочу.

Она подалась вперед и обхватила руками его шею - неловко, едва не потеряв равновесие. Ее подбородок немного болезненно уперся Энакину в плечо, но он и не подумал отстраняться - напротив, крепко, но бережно обнял ее, стараясь не надавить на живот.

- А знаешь... я все-таки попрошу, - вдруг заявила Падме с наигранными капризными нотками. - Когда война закончится, уходи из Ордена. Мне нужен муж, а не рыцарь-джедай. Муж, слышишь?

Энакин еще крепче стиснул жену в объятиях. Провел ладонью по ее спине, огладил плечи и шею, зарылся пальцами в волосы, чувствуя, как она млеет от его прикосновений и льнет ближе, словно котенок, напрашивающийся на ласку. Никто не спешил прерывать тишину: не так уж и часто выпадали моменты, когда они могли просто помолчать, выбросив из головы все проблемы, наслаждаясь близостью друг друга и мечтами о том, как могло бы быть, если...

Вот только если бы Энакин довольствовался мечтами, то до сих пор был бы рабом на Татуине.

- Я слышу, Падме. И обещаю тебе: так и будет. Как только кончится война, я уйду из Ордена. Мы наконец-то сможем стать нормальной семьей.

Падме вздрогнула, словно по ее телу пропустили электрический ток.

- Ты... правда сделаешь это? Порвешь с Орденом? - ее игривости как не бывало: казалось, она была не до конца уверена, что не ослышалась, настолько несмело прозвучал ее голос.

Энакин и сам чувствовал себя странно. Произнеся эти слова, он будто переступил порог Храма и услышал за спиной грохот тяжелых дверей, закрывшихся для него навсегда.

Чертовски приятный звук, как оказалось. Даже жаль, что пока он существует лишь в его воображении.

- Да, - твердо ответил Энакин, глядя жене прямо в глаза. - И жалеть не стану. Свой долг за освобождение из рабства я сполна выплатил - да так, что Орден мне еще должен останется, если я возьмусь подсчитывать. Когда сепаратисты будут разгромлены, меня там больше ничто не будет держать.

Уж точно не стремление положить жизнь за идеалы, чуждость которых становилась для него все яснее и яснее с каждым годом. Уж точно не необходимость скрывать ото всех свой брак и месяцами не видеться с семьей. Магистры говорили, что он избран восстановить равновесие Силы... что ж, насчет равновесия - хатт его знает, но победу над последним повелителем ситхов он дражайшим учителям принес - как истинный джедай, отбросив привязанность к человеку, ставшему ему наставником и другом.

Избранный выполнил свою задачу - а мальчишке-оборванцу с Татуина, слишком испорченному нормальной жизнью, чтобы стать настоящим джедаем, в Ордене нечего делать. Жаль только, что мальчишке-оборванцу потребовалось тринадцать лет, чтобы это осознать.

Счастливая улыбка Падме и долгий поцелуй стали для Энакина лучшим подтверждением его правоты. Окончательным, не подлежащим сомнению.

- Может быть, я тоже уйду в отставку после войны, - задумчиво протянула она, с неохотой оторвавшись от его губ. - Знаешь, с четырнадцати лет заниматься политикой и не видеть ничего, кроме нее... это нелегко. Да еще и время такое безумное... может, ты и прав - хватит с меня этого. Но сейчас я не могу уйти, ты ведь понимаешь. От меня...

- Слишком многое зависит, на тебя слишком многие рассчитывают. Я знаю.

Энакин попытался ласково улыбнуться, но актер из него всегда был никудышный, так что улыбка получилась кривоватой и больше похожей на оскал. Его бы на то воля, и Падме больше и шагу на порог Сената не сделала: меньше всего ему хотелось, чтобы его беременная жена лезла в чреватые летальным исходом политические дрязги.