Правильный пахан

...Кабинет начальника был под стать его обладателю. Такой же основательный, квадратный! Большущий тяжелый стол аккуратно заставлен канцелярскими предметами.

Главный инженер редко ими пользовался, но они должны находиться на столе советского руководителя среднего звена – они и находились там.

– Что-то я не пойму вас никак, – с прищуром смотрел на Кавелова главный. – Вы разве не советский человек?

– П-почему вы так говорите? – чуть не онемел от такой постановки вопроса будущий настоятель храма Святого Иоанна Златоуста.

– А потому, – чеканил фразы начальник, сверля жестким взглядом геолога. – Вы должны тогда понимать, как важно сдать эту ветку вовремя! Народ ждет открытия новых станций метро! Тысячи людей получат возможность добираться на электропоездах до своих рабочих мест быстрее, что сэкономит...

Он много еще чего говорил. Обещал на партсобрании поднять вопрос о перестраховке некоторых работников, о срыве государственного плана. Говорил о международном престиже страны в целом и этой стройки в частности.

Будущий батюшка понимал – ничто из сказанного не волнует главного инженера по-настоящему. Над ним тоже есть начальство, которому важно сдать ветку к майским праздникам. Оно, в свою очередь, давит на главного, а тот давит на проходчиков. И никто не собирается считаться с возможностью обвала. Что человеческие жизни по сравнению с великими свершениями?!

Бригадир проходчиков сдался. Не то чтобы он поверил в громкие слова начальника – в них тогда уже мало кто верил из здравомыслящих людей. Просто испугался недосказанных угроз. Того же, чего боялся и сам главный, – партсобрания, возможного снятия с должности...

Потом был обвал. И выжил только один человек из всей бригады – будущий батюшка Тимофей. Всю свою жизнь он отмаливал тогдашний грех малодушия. В последнюю минуту вдруг сам себя обмануть решил: а вдруг пронесет? Пройдут участок, закрепят проход, а потом и не вспомнит никто про тревоги и страхи! Или даже еще лучше – «...герои-проходчики вопреки угрозе обвала, для блага советских людей рискуя жизнью...» Всего этого не получилось. Погибли двенадцать человек. Историю эту, как было принято в то время, экстренно замяли, стройка двинулась дальше. А инженер-геолог Кавелов ушел из мирской жизни и стал со временем отцом Тимофеем...

Сколько раз он задавал себе впоследствии единственный вопрос: а как бы он поступил, предоставь жизнь ему шанс исправить ту страшную ошибку?

«Нет, не ошибка то была! – каверзно нашептывал гнусный равнодушный голос. – Это твоя сущность! Ты весь такой! Когда нужно проявить силу и решительность, ты пасуешь! А из-за этого невинные люди страдают!»

«Все это правда! – признавался себе настоятель храма, стоя перед иконами на коленях. – Ведь первым делом после грабежа ты не о прихожанах думал, а о том, что в епархии скажут!»

«Неправда, – противился робкий голосок. – Если бы о людях не думал, то давно бы все закончилось! Чего проще: подмахнул бумаги, получил ковчег с мощами и иконы назад – и будь что будет! А за проданный пустырь архиепископ еще и поблагодарит!»

«Ты забыл про источник, – опять занялся душой батюшки равнодушный голос. – Ведь знаешь о его будущем при строительстве. Как ты сможешь жить дальше с чувством двойной вины?! Сначала ты своим малодушием погубил людей, теперь ты хочешь погубить чудо божье. Лишить людей веры в чудо! Не это ли главное в твоей вере?! И не исчезновения целебной воды ты боишься, нет! Ты боишься жить дальше с мыслью, что ты заранее знал об этом и не смог правильный выбор сделать! Второй раз в жизни, заметь».

«Кто ты?!!»

Чистый, спокойный голос на сей раз молчал.

– Господи, помоги! – батюшка в страхе зашептал молитву. – Спаси мою душу!

«О своей душе печешься, а о душах вверенной тебе паствы божьей ты подумал?» – вновь вмешался неизвестный.

– Я знаю, что делать, – прошептал одними губами доведенный до исступления настоятель храма. – Радуйся, лукавый...

Не в силах больше глянуть на строгие лики святых образов, батюшка натужно поднялся с колен. Некоторое время он просто стоял и тупо смотрел в угол, словно никак не мог вместить в голове только что принятое решение. Затем быстро, почти бегом, вышел из дома и остановился около сарая. Уставился на дверь, будто впервые видел ее, и вдруг метнулся обратно. Вернулся с фонариком, и уже тогда вошел в сарай.

Задержался там отец Тимофей недолго и вернулся с куском веревки метра два длиной.

Он обессиленно упал в кресло, но тут же вскочил и, подставив табуретку, полез под потолок. Большая люстра висела на крюке – его-то и решил приспособить для своей цели батюшка.

Тимофей Петрович тщательно отмерил необходимую длину и, приготовив петлю, сунул в нее голову.

– Прости, господи! – Перекреститься не поднялась рука. Он знал, что совершает самый страшный грех – непрощаемый грех самоубийства. – Пусть лучше одна душа погибнет...

«Давай-давай!» – чистый голос не оставил его и в последнюю минуту.

«Радуйся, лукавый. К тебе летит моя душа!» – с горечью подумал священник.