Правильный пацан

– Понимаю, что нарушаю инструкцию, предписывающую содержать милиционеров отдельно от гражданских заключенных, но, – Ластовец развел руками, – свободных камер сейчас нет, я специально узнавал.

– Да вы что! – глухо произнес Березюк. – Меня же урки удавят, когда узнают, кто попал к ним в камеру.

– Не узнают. Слово офицера. Настоящего офицера, не милицейского.

– А как вы…

– Это не ваше дело. Поверьте, у нас есть возможность посадить человека под любым соусом. Вот вы, – Ластовец посмотрел на жующего собеседника одним глазом, – будете, к примеру, сантехником Потаповым, удушившим свою любимую супругу.

– Я холост, – холодно возразил Березюк, наливая себе чай в алюминиевый колпачок термоса. – Жена ушла от меня три года назад.

– Ах, какая умница! – всплеснул руками Ластовец. – Я вашу бывшую супругу имею в виду, а не вас.

Он уже не скрывал ненависти к обнаглевшему душегубу с милицейским удостоверением. Еще пару минут назад приходилось притворяться, чтобы Березюк из осторожности не вздумал отказаться от угощения. А теперь дело было сделано.

Бутерброды, заботливо приготовленные полковнику невесткой, сожраны, чай, собственноручно настоянный на травах, выпит. Но старый комитетчик знал то, о чем не подозревал милиционер. Полчаса назад в чай была подмешана тройная доза слабительного. Не лучшая визитная карточка для того, кому суждено париться в общей камере минимум сутки.

В тюрьмах очень щепетильно относятся к использованию параши. Когда кто-нибудь из десятков обитателей камеры ест, даже вконец оборзевший отморозок не отважится сесть на толчок. А тут понос…

Можно было не сомневаться в том, что Березюку дадут сегодня хорошенько просраться, а молва об этом облетит уголовный мир быстро.

Вряд ли после этого у обгадившегося мента найдутся заступнички. Честь мундира не распространяется на опущенных. Что бы там ни говорили о милиционерах, а с гомосексуализмом у них строго. МВД не «петушатник», не артистическая тусовка. Там не станут нянчиться с каждым педерастом.

– Поели? – сухо спросил Ластовец. – Что ж, теперь тот самый вопрос, который я обещал задать.

– Слушаю. – Березюк подался вперед.

– Тамару Роднину, ту девушку, которую Медведовский прокатил последней, кто-нибудь изнасиловал по ходу дела, верно?

– Вздор! – выпятил губы Березюк. – Никто никого не насиловал. Она была задержана по подозрению в угоне автомобиля и написала чистосердечное признание. Все в рамках закона, товарищ чекист. И никак иначе.

Ластовец указал подбородком на дверь:

– Сейчас я кликну дежурного, и будет вам «Убойная сила-2». Нужно вам это?.. Я же не для протокола спрашиваю, а так, из личного любопытства.

– Ну, – заколебался Березюк, – насиловать ее никто не насиловал, а побаловались чуток, это было. Не я сам. Сначала Женя, потом капитан Шумихин. Но она сама подставлялась, без принуждения. Соска, что с нее возьмешь.

– Это Шумихин назвал ее «соской»? – уточнил Ластовец.

– Ага… Тамара, говорит, хныкала поначалу, но бабы – они все такие. Сперва кочевряжатся, а потом за уши не оттянешь…

– Вы очень наблюдательны, майор Березюк, – сказал Ластовец, двигая челюстью так, словно у него разболелись зубы. – Осталось восполнить недостаток личного опыта, и вы сможете лекции читать на эту тему. Со знанием дела.

Милиционер скромно закудахтал:

– Все эти, хе-хе-хе, новомодные штучки не для меня. Мне бабу разложить приятно, а не вытворять с ней черт-те что.

– Тоже правильно, – кивнул Ластовец, нажимая кнопку вызова дежурного. – Впрочем, о вкусах не спорят. Любовь зла, полюбишь и козла, верно?..

– …Или козел полюбит тебя, – пробормотал он, когда Березюка увели.

Единственное, что угнетало полковника Ластовца, когда он покидал комнату для допросов, так это необходимость расстаться с любимым китайским термосом.

Не станешь ведь пить из посуды, которую осквернила своими погаными губами всякая мразь.

4

Начиналась новая, страшная жизнь, окутанная вонью, сочащейся из завешенного одеялом угла.

В узких проходах между трехъярусными секциями коек торчали ноги и головы сокамерников, с которыми Березюку предстояло дожить до завтрашнего утра, потом – до послезавтрашнего, и так далее, и так далее, что казалось вечностью.

Нет, в это не хотелось верить, и он не верил, старался не верить. Из него чистосердечные признания не выбьешь, он, майор милиции, знает, чего стоят обещания скостить срок, перевести в категорию свидетелей, выпустить на свободу под подписку о невыезде. Все это – туфта. Как только ты подписываешься под протоколом, в котором зафиксировано хотя бы косвенное признание твоей вины, тут тебе и хана. Конец котенку. Абзац.