Правило 69 для толстой чайки

– Велосипедный! Это проще простого, – в восторге прошептала мать, когда мы, пробравшись между прутьями чугунной ограды и преодолев заросли колючек, вышли к левому крылу больницы и остановились перед железной дверью.

На двери висел голубой велосипедный трос с кодовым замком. Я подумал, что мать будет подбирать код, но она достала из сумки молоток, просунула его в кольцо троса и стала вращать молоток обеими руками, наматывая трос на ручку. Еще поворот, еще и еще – трос намотался на ручку уже целиком, а мать продолжала, налегая всем телом, по миллиметру поворачивать молоток дальше. Я шагнул к ней, ухватился обеими руками за один конец молотка, она взялась за другой – и мы продолжили вращать молоток вместе. Крак! Замок развалился, его корпус разлетелся на кусочки, и освобожденные концы троса повисли на ручке молотка. Мать быстро огляделась по сторонам – никого – и потянула железную дверь на себя. Готово.

Тысяча тараканов

Под кроватью у деда было чисто и даже уютно, если не считать присутствия белой эмалированной посудины под названием «утка» – такие в больницах используют вместо ночных горшков. И, главное, под этой кроватью хватало места и мне, и матери. Мы сидели, сжавшись и затаив дыхание, а по палате ходила медсестра, ставила соседу деда капельницу и проверяла, воспользовался ли своей уткой другой сосед или снова придется все ему перестилать. Когда она наконец удалилась, мы на четвереньках выползли на свет божий и, отдуваясь, выпрямились.

Дед рывком откинул одеяло – черт, какой же он тощий стал, – выдернул у матери из рук сумку, достал штаны и футболку и принялся лихорадочно переодеваться. Закончив, он кинул под кровать больничную пижаму, поморгал, растерянно огляделся и стал раскачиваться, сидя на кровати, взад и вперед, не глядя нам в глаза. Мать смотрела на него и не шевелилась, и я кожей почувствовал, как она изо всех сил держится, чтобы не заплакать. Я протянул деду тетрадь и пенал, он взял их и сунул под подушку. И сразу же вынул из-под подушки и положил на тумбочку. А потом взял с тумбочки и сунул обратно под подушку.

Сосед с капельницей замурлыкал какую-то песню. Другой сосед, без капельницы, попытался встать, но был он круглый, как колобок, и слабый и только катался с бока на бок, пока мать не подошла к нему и не помогла подняться.

– Благодарю, – прокряхтел он и, попав ногами в тапки, зашаркал в туалет. – Кто опять свет выключил? – донесся оттуда его возглас.

– Как света нет, так тыща тараканов прибегает, – сказал мне дед. – Входишь, выключателем щелк – а они сидят и на тебя глядят. Лучше свет никогда не выключать.

Я кивнул.

– Так, может, их перебить всех? – сказала мать.

Это прозвучало ласково, даже нежно, потому что в этот момент она обняла голову деда и прижала ее к себе. Дед застыл в ее руках, потом медленно высвободился и посмотрел на меня. «Ты как?» – спрашивал он молча. Я улыбнулся одной половиной рта, как взрослый, и пожал плечами. Дед усмехнулся, поднял мохнатые седые брови и протянул руку. Я достал из кармана сложенный вчетверо листок и положил в его ладонь.

Штаны, ботинки, ласты, лыжи,
Коньки, батуты, мячи, – гляди же,
В ангаре таком, что вместил бы город,
Горы вещей, барахла горы,
И все недорого, сколько-то злотых,
Руки тянутся к шапкам и шортам,
Батя ходит и примеряет,
В зеркало смотрит, размеры меняет,
Сын Митрофан обреченно зевает
И размышляет, не взять ли скакалку,
И тут же тоскливо стонет – жалко,
Жалко времени, что с болью тянется
В этом ангаре безмозглой жадности.

Дед молча прочел, хмыкнул и, приподняв одну бровь, а другую опустив, взглянул на меня. Мне стало неловко, и я полез в карман за блокнотом и карандашом, чтобы написать, что я представлял себе вчера Митрофана, как он едет со своим отцом в спортивный гипермаркет, и там все эти вещи… Но дед жестом остановил меня.

– Гут, гут, – прогудел он. – Но мне этого мало, Якоб. Напиши еще и принеси.

Я покраснел и закивал. Мать снова притянула голову деда к себе, погладила его по сутулым плечам и спине – под старой футболкой проступали позвонки и ребра – и прошептала, что нам пора и что мы придем вечером. Она отпустила деда, помахала поющему соседу с капельницей и быстро вышла из палаты. Я рванулся к деду, обнял его и побежал догонять мать.

– До свидания! – донесся из туалета голос второго соседа.

Долгое путешествие Вильгельма Беккера