Правило крысолова

Пройдя по коридорам, бабушка забрела в туалет и внимательно осмотрела высокий металлический шкаф с инструментами уборщицы. Заглянула за этот шкаф. Между задней стенкой шкафа и облупившейся краской на стене свил сиротливую тонкую паутинку ни на что не надеющийся в таком заведении крошечный паучок.

Дома меня ждала повестка, а на автоответчике — голос бабушки с явными признаками иссякающего терпения. Повестка была на завтра, а бабушка требовала моего немедленного присутствия. Поэтому, оглядев себя напоследок в зеркале и скорчив самой себе несколько решительных и угрожающих мин, более всего подходящих к рваной телогрейке и синяку под глазом, я рассталась с телогрейкой и кофточкой доброй фермерши, чтобы заняться наложением на лицо грима, и так увлеклась, что бабушка, издалека увидев меня, входящую в калитку, охнула и бросила копалку прямо в розовый куст.

— Это у тебя нервное? — поинтересовалась она, стащив перчатки и ухватив меня за плечи, чтобы рассмотреть мое лицо поближе.

— Сейчас так модно.

— Вот такие круги вокруг глаз желтого и синего цвета? — с сомнением покачала она головой. — Фиолетовая помада и столько пудры?

— Да. Это последний писк. Раскраска на лице должна быть в тон одежды. — Я распахнула плащ и продемонстрировала шикарную мексиканскую мужскую рубаху, подаренную мне как участнице фестиваля короткометражных фильмов “Аргентинский кактус”. Не могла же я честно сказать, что синяк под глазом то ли после банной процедуры, то ли от умывания по совету фермерши кислым молоком неприятно расширился на полскулы разводами желто-синюшного оттенка.

— Даже и не знаю. — Бабушка отпустила меня и задумалась. — Прилично в таком виде ехать в морг, как думаешь?

— Ну почему опять в морг?! — простонала я.

— Тихо! — Она прикрикнула и погрозила пальцем. — Не ной. Дело это, об убийстве, передали на время другому. Я попала на прием к главному следователю и добилась разрешения похоронить Ханну и ее мужа. Съездила в квартиру за одеждой. Прежнего инспектора, говорят, какая-то нервная дамочка ударила во время допроса по голове лопатой. Он теперь в больнице лежит. А мы пока быстренько поедем в морг и договоримся о транспортировке тел сюда.

— Куда — сюда? — Я оглянулась.

— Сюда, в дом. Обмоем, обрядим и к утру, глядишь, с божьей помощью и похороним.

— Как это — к утру? Как это — обмоем? Бабушка, сейчас похоронные бюро полностью готовят любое тело к захоронению: и обрядят, и сделают косметическую обработку, и на кладбище привезут!

— Да, — спокойно кивнула бабушка, что-то внимательно разглядывая у себя ладони. — Сейчас, конечно, не то что раньше. Забальзамируют, накрасят, но это не наш случай. — Она не смотрит мне в лицо, я чувствую неладное, надо бы замолчать, но перспектива перевозки сюда, а тем более обмывания и подготовки к захоронению даже таких хороших людей, как моя тетушка Ханна и ее четвертый муж, пугает меня до тошноты.

— Но, бабушка…

— Это не наш случай, — повышает она голос, — потому что они сделают все… — Тут она поднимает на меня глаза и повышает голос:

— Все! Кроме главного. А главное заключается в том, что моя дочь должна быть захоронена це-ли-ком. Поняла?

Лучше не отвечать, да она и не ждет ответа, быстро уходя к дому. Я совсем забыла о головах в морозилке.

— Если ты не будешь отмывать свою боевую раскраску на лице, то у нас есть еще десять минут для важного разговора! — кричит мне бабушка с терраски, и я понуро волочусь на ее голос.

— Сядь сюда и закрой глаза.

Оглядев бабушку в торжественной шляпке, белом пальто тонкой шерсти, перчатках и длинном шифоновом шарфе, окутывающем ее шею и плечи, я закрываю глаза.

— То, что я скажу, сейчас покажется тебе неважным, но впоследствии, как это обычно бывает с взрослеющими людьми, обязательно всплывет или при необходимости, или как последствие жестокого опыта. Ты подумаешь: “А ведь бабушка мне говорила!” Так вот. Детка, ты не воин.

От неожиданности я открываю глаза.

— Род мой ведет свое начало от лонгобардов, гордиться тут особо нечем, бездарные мужчины-воины погубили себя и весь род. Поэтому впоследствии женщины всегда принимали решения самостоятельно, не особенно полагаясь на силу и ум мужчин. Это главное. После позорного разгрома войска ничтожнейшим Пипином-младшим они поделились, на воинов и на утешительниц — хранительниц очага. Женщины-воины воевали, особо не заботясь о детях, оставляя их обычно женщинам — хранительницам очага. Но судьба всегда устраивала так, хвала ей и проклятие, что в тройке поколения обязательно были две женщины-воина. Я, твоя мать и ты — это тройка. Я — воин.

— А-а-а?..