Правило русского спецназа

Дом, дворец, храм? Он уходил уступами вверх, подавляя своими размерами и массивностью. Обтесанные до зеркального блеска колонны по сторонам входа напоминали замерших воинов, хранящих покой своего властелина. Полубой поднялся по широким ступеням, скрадывающим звук, будто они были не из камня, а из того же песка, что окружал здание. Уже издалека он услышал голос, узнал знакомые интонации и ускорил шаги — этот голос он не забудет до самого последнего своего часа.

Риталусы рвались вперед, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы удержать их, не дать ворваться туда, где шло таинство превращения человека в послушное орудие неведомой силы.

Впереди был свет. Он сиял, он бил в глаза, и в этом свете купалась невыносимо прекрасная фигура божества… Голос проникал в душу, лаская слух, уносил сознание, оставляя лишь желание повиноваться и ждать новых приказов божественного хозяина…

Полубой тряхнул головой и зажал уши. Не слышать его, не внимать словам, не наслаждаться волшебными обертонами, не позволить смять собственное «Я», сделать рабом, прахом, песком под ногами…

Этот зал он уже видел. Два года назад на Хлайбе.

Золото и серебро блестит в мозаике пола, глухие стрельчатые окна, вытянувшиеся под далекий сводчатый потолок, витые колонны и пламя огромных свечей, озаряющее зал трепетным божественным светом.

Я пришел! Я стремился вновь увидеть его, и мне довелось еще раз прикоснуться к таинству. Я не успел отдать жизнь тогда, но я сделаю это сейчас. Я готов к этому, потому что готовился всю жизнь. Возьми ее, мою никчемную жизнь, не отвергай, если не хочешь бросить меня в бездну отчаяния.

Почему кто-то стоит там, на моем месте? Меня опередили… я вырву его сердце и положу вместе со своим к твоим стопам, чтобы услышать прощальный шелест твоих крыльев, перед тем как умру… я буду первый, я!!!

Мощный рывок бросил его на пол — риталусы, не ощутив привычной связи с мозгом Полубоя, подавленным ментальным ударом, вырвались у него из рук. Сквозь застилавшие глаза дурацкие слезы счастья он успел заметить, как риталусы, слившись в тень, ударили в грудь оранжевое существо, распростершее крылья над лежащими ничком тремя человеческими фигурами.

— А-а, тварь!!! — взревел Полубой. — Цвет поменял, сука рыжая!

Сабля сама прыгнула в руку, во всяком случае ему так показалось. Давно он не испытывал такого бешенства, рожденного собственной беспомощностью. А ведь он знал, что его ожидает, готовился, надеялся, что теперь не поддастся наваждению…

Только теперь он заметил, что монстра окружают закутанные в белые одежды фигуры. Риталусы, разметав толпу, нарушили стройность продуманной церемонии. Белые хитоны слетели, и Касьян узнал тех, с кем рубился на Хлайбе, и время остановилось для него.

Он делил секунды на доли, а доли на тончайшие нити и успевал подсекать, рубить, колоть застывших в движении зеленых бородавчатых уродов. Он даже замедлился — было неинтересно. Сабля опережала мысль, воздух стал плотным, вязал движения, но это никого не спасало от келимитового клинка. Кто-то успел достать его — левую руку пронзила мимолетная боль. Полубой развернулся, ударил сверху, ломая выставленный навстречу клинок и разрубая тролля почти до поясницы. Плеснула зловонная зеленая кровь, Касьян зарычал, смахивая пелену с глаз, широко повел клинком вокруг, предупреждая возможное нападение.

Мелькнуло тонкое породистое лицо со щегольскими усиками и нелепо вытаращенными глазами. Полубой в последний момент удержал руку, развернул саблю и ударил в лоб плашмя. Птолемей запрокинулся, ловя руками воздух, и в этот момент все звуки: лязг стали, крики, стоны покрыл чудовищный вопль. Полубой согнулся, закрывая уши ладонями. Кричал оранжевый, кричал в агонии, прощаясь с бессмертной жизнью…

Шатаясь, Полубой подошел к риталусам, продолжавшим рвать уже бесчувственное тело, схватил за шкирку и оттащил назад.

Глаза его были закрыты, прекрасное лицо подергивалось, теряя очарование, по телу волной пробегали судороги. Когда на оранжевой коже проступили темные пятна, а на кромках крыльев появился черный ободок, Полубой отвернулся.

За спиной, делая невидимым свет свечей, вспыхнуло неистовое пламя.

Неарх лежал на спине, глядя в лицо Ахмет-Гирею, приставившему острие сабли ему к горлу.

— Убей.

Гримаса исказила лицо Ахмет-Гирея, рука его дернулась, по шее гетайра побежала струйка крови. Оскалив зубы властитель Итиля отвел клинок.

— Вы просили слишком много за свою помощь. Столько я не дам никому и никогда.

Пол под ногами дрогнул. Полубой огляделся. В зале не осталось живых, кроме него, Птолемея, Неарха и Ахмет-Гирея. Новый, удар сотряс зал, Касьяну показалось, что колонны зашатались, он поднял Птолемея, взвалил себе на спину и повернулся к Неарху.

— Пойдем с нами. Ты будешь жить.

— Я остаюсь, — глухо ответил гетайр.