Правитель

— В Северных землях ни один ребенок не голодает, — возразил Хан, вытягивая свои длинные ноги и устраивая подушки поудобнее. — Они растут в школах, где их вдоволь кормят. Нам нужны большие сильные мужчины, а не маленькие слабаки вроде… — он остановил себя, прежде чем повторить обычное оскорбление в адрес мужчин Родины.

Комната была большой, и говорить через нее было не идеально, но у нас с Ханом была склонность вступать в долгие споры; и поскольку мы оба хотели, чтобы последнее слово было за нами, мы продолжали наши дискуссии до рассвета.

— Я рада слышать, что ни один ребенок не голодает, но что происходит, когда эти дети вырастают? — спросила я и приподнялась на локте.

— Они получают работу, — ответил он как ни в чем не бывало.

— И на всех работах платят одинаково?

— Нет, конечно, нет. Это спрос и предложение.

— Я понимаю — значит, некоторым людям платят очень мало, и они живут в бедности, в то время как у других больше, чем им нужно.

— Вот именно! Так было всегда, и я не вижу причин это менять. — Хан неторопливо заложил руки за голову, и его покрывало сползло вниз, обнажив его торс. Я видела, как он разгуливал в одних штанах, и вид его накачанных мышц и большой татуировки всегда заставлял меня отводить глаза, немного волнуясь.

«Ты просто очарована, потому что он другой», — сказала я себе.

Хан был слишком мужественным, чтобы считаться привлекательным. Я не могла видеть его и не слышать напоминаний о том, что именно мужская гордость и эгоизм привели к краху мира. Четырехсот лет было недостаточно, чтобы заставить кого-либо забыть боль потери целых континентов из-за жаждущих власти людей, имеющих доступ к ядерному оружию и военной технике. Любая женщина на Родине предпочла бы мягкого, внимательного и доброго мужчину. Хан был кем угодно, только не таким.

Возможно, Хан был бы привлекателен, если бы одевался и вел себя больше как цивилизованный человек с Родины. Я поиграла с этой мыслью, но трудно было представить Хана менее мужественным. Мужчина был таким же роскошным, как и эта роскошная комната со всей дорогой мебелью, коврами, произведениями искусства и антикварными книгами. Он всегда носил одежду, которая выглядела дорого и идеально сидела на нем, но привлекательность этого была полностью сведена на нет тем фактом, что большая часть его одежды была сделана из кожи.

— Перл? — сказал он, возвращая меня к разговору. — Ты меня слышала? Я сказал, что так было всегда, и я не собираюсь это менять.

— Потому что власть развращает, — указала я. — Иерархия, как правило, лучше всего смотрится сверху, и я уверена, что ты бы смотрел на это иначе, если бы был бедняком, а не самым богатым человеком в стране.

— Я не самый богатый человек в стране, — сказал он с самодовольной улыбкой. — Но я самый могущественный.

— Тогда представь, что ты мог бы сделать со всей этой силой. Скольким людям ты мог бы помочь.

— Ах, но, милая Перл, — сказал он, прекрасно зная, что мне не нравятся его покровительственные ласки. — Я не святой, я прагматичный правитель, который хочет, чтобы моя страна процветала. С тех пор как ты пришла сюда, ты бросаешь вызов тому, как мы делаем вещи, но позволь мне сказать тебе кое-что: ваши методы нелогичны.

— Нет, это не так. Принцип справедливости имеет полный смысл, и на Родине все счастливы.

Хан прищелкнул языком.

— Пф, я отказываюсь верить, что все счастливы. Признай это, вы сделали все бесплатным для всех, и это означает, что кто-то облажался, в то время как другие получают все готовое на блюдечке, не прилагая усилий.

— Нет, это не так, — настаивала я. — Вот как работает демократическая система справедливости. Мы все вносим свой вклад, в чем можем, и вместе создаем прекрасное общество. Я не против платить за парки, даже если я никогда туда не хожу; Я счастлива, что ресурсы тратятся на больницы, хотя я никогда не болела. — Я гордо улыбнулась. — Я знаю, что помогала оплачивать мосты, которые я никогда не пересекала, школы, которые я никогда не посещала, и лечение бесплодия, которое я никогда не получала сама. Это то, что делает развитое общество.

Хан наклонил голову.

— И ты находишь это справедливым?

— Да, потому что все, что мне нужно, доступно и мне. Таким образом, у всех есть равные возможности проявить свои уникальные таланты и заниматься тем, чем они увлечены.

Я нахмурилась, когда Хан поднял свое одеяло и помахал им вверх-вниз.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Я пукнул, — сказал он с легкой усмешкой.

Я просто уставилась на него, разинув рот. Его невоспитанность все еще умудрялась удивлять меня.

Его ухмылка стала шире.

— О, прости, я подумал, раз ты несешь чушь, я тоже могу.

— Я говорила о принципе справедливости. Это прекрасная вещь, — поучала я его.

— Это дерьмо!

Раздраженно фыркнув, я легла и повернулась к нему спиной, давая понять, что наш разговор окончен.

— Знаешь, — сказал он, все еще ухмыляясь, — когда тебе надоест спать на этом диване, ты можешь присоединиться ко мне в моей мягкой постели.

— Я не буду спать в твоей вонючей постели, — пробормотала я сквозь стиснутые зубы.