Правители Франции XVII-XVIII века

На пиршествах этих все — министры, приближенные, как, впрочем, и остальные гости, — вели себя с полной свободой, смахивающей на разнузданность. Без всяких обиняков говорили про любовные приключения, случавшиеся при дворе или в городе в давние времена и теперь, рассказывали старинные истории, спорили, зубоскалили, насмешничали, короче, не щадили никого и ничего. Герцог Орлеанский, как и прочие, присутствовал при этом, но, сказать по правде, разговоры эти редко производили на него впечатление. При этом пили и, распалившись от вина, орали непристойности и богохульства, стараясь превзойти друг друга; наоравшись и напившись допьяна, расходились спать, а назавтра все начиналось сначала…

Регент бездну времени терял со своим семейством, на развлечения и на оргии. Не меньше транжирил он времени и на совершенно пустячные, слишком долгие и многолюдные аудиенции, копаясь на них в тех же мелочах, за которые прежде мы вместе так часто критиковали покойного короля… Между тем он откладывал и затягивал тысячи дел частных лиц и множество — связанных с управлением государством, одни — по причине слабоволия, другие — из постыдного желания внести раздор, следуя исполненной отравы максиме „divide et impera“ („разделяй и властвуй“), которая, как иногда у него вырывалось, была его излюбленным правилом, а большинство — из-за обычного недоверия ко всем и ко всему…

Вольность его обращения и простота доступа к нему всем были весьма по нраву, зато и злоупотребляли этим безмерно….

Крайне поразительно, что ни его любовницам, ни герцогине Беррийской, ни его греховодникам не удавалось вытянуть из него, даже когда он бывал пьян, ни слова касательно самых маловажных дел, не то что государственных. Он совершенно открыто сожительствовал с г-жой де Парабер и одновременно с другими женщинами, потешаясь над их ревностью и терзаниями, и тем не менее был хорош со всеми; ни для кого не было тайной существование этого сераля, которое и не скрывалось, как непристойности и богохульства на его ежевечерних пиршествах, и это вызывало крайнее возмущение…

Беда заключалась в том, что его благие намерения редко осуществлялись из-за множества негодяев, что вились вокруг него и препятствовали исполнению подобных намерений либо из корысти, либо желая угодить ему, либо от нежелания выпустить его, а то и по куда более гнусным соображениям».

Столь невоздержанный, сопровождавшийся всевозможными излишествами образ жизни не мог не подорвать здоровье тучного гипертоника, каким на пятом десятке сделался Филипп Орлеанский.

Предупредительный звонок, к которому герцог отнесся со свойственным ему легкомыслием, прозвучал еще в начале регентства. Тогда его настиг первый апоплексический удар, от которого Филипп Орлеанский довольно быстро восстановился.

9 сентября 1718 года последовал второй звонок — настолько серьезный, что на несколько дней уложил регента в постель. Немедленно поползли слухи о его возможной смерти. Уже почти открыто называлось имя нового правителя — принца Луи Анри де Бурбон-Конде, представителя младшей ветви королевской семьи.

Однако Филипп Орлеанский сумел оправиться и от повторного удара. 24 сентября, едва встав на ноги, он распорядился ликвидировать полисинодию и восстановить прежнюю систему государственного управления. Тогда же Гийом Дюбуа был назначен министром иностранных дел.

Два года спустя, едва успев получить сан аббата, совсем не зная церковной службы и ни разу не служа мессы, Дюбуа станет архиепископом Камбре, затем кардиналом и первым министром. Видимо, желая наверстать все, чего ему, выросшему в бедности и трудах, так не хватало всю жизнь, Дюбуа на седьмом десятке лет стал жадно предаваться обогащению и безудержному распутству. Вскоре воспоследовала расплата за грехи — сифилис, осложнения от которого и свели его в могилу. Министр-кардинал умер 10 августа 1723 года от разрыва мочевого пузыря в возрасте шестидесяти шести лет. Регент отозвался на его смерть горьким признанием: «Я не вижу никого, кроме меня самого, кто мог бы его заменить».

Сам герцог переживет бывшего наставника и политического советника на неполные четыре месяца. 2 декабря 1723 года, во время беседы с герцогиней де Фалари, своей последней фавориткой, Филипп Орлеанский внезапно повалился прямо на нее, сраженный третьим апоплексическим ударом. Он умер через несколько минут, не приходя в сознание. Ему было всего сорок девять лет.

С его смертью завершилось недолгое время регентства[28]. Занималась заря «галантного века», который назовут еще «эпохой рококо» и веком Просвещения, связав эту эпоху с именем Людовика XV. В 1723 году король уже достиг возраста совершеннолетия, правда, еще долгие двадцать лет ему придется пребывать под гнетущей опекой своих властолюбивых министров.

Людовик XV