Правители Франции XVII-XVIII века

Робеспьер всегда выступал против дехристианизации, насаждавшейся с 1791 года. В то же время он и не был привержен традиционной христианской религии, в которой его крестили и воспитали. Исповедуя идеи Просвещения в духе Руссо, Робеспьер вознамерился создать новую, если так можно сказать, атеистическую религию, которая могла бы стать идейной базой революции наряду с принципами равенства и справедливости. Он инициировал создание культа так называемого Верховного Существа (l’Étre suprême), призванного заменить Святую Троицу — Бога Отца, Сына и Святого Духа. При этом Робеспьер ссылался на упоминание о Верховном Существе еще в первой Декларации прав человека и гражданина (26 августа 1789 года).

В мае 1794 года Робеспьер провел через Конвент декрет, в котором утверждалось, что «французский народ признает существование Верховного Существа и бессмертие души». А 20 прериаля (8 июня 1794 года) он устроил на Марсовом поле праздник Верховного Существа, собравший почти весь Париж. По неслучайному совпадению этот день пришелся на праздник Святой Троицы.

Постановщиком праздника стал известный художник и не менее известный якобинец Жак-Луи Давид. Робеспьер, возглавивший торжества, в своей речи говорил о том, что этот день должен объединить всех французов. Это произвело впечатление даже на тех, кто не разделял его взгляды. Многие были введены в заблуждение относительно дальнейших намерений Неподкупного. Правда, принятый два дня спустя декрет о Великом терроре быстро рассеял возникшие было иллюзии.

Расширение террора, от которого не был застрахован ни один француз, было серьезнейшим просчетом Робеспьера и его единомышленников — Кутона и Сен-Жюста. С ослаблением внешней угрозы после побед революционных армий выявились глубокие разногласия в отношении экономической политики правительства Робеспьера, в особенности по вопросу о «всеобщем максимуме». Явные и скрытые противники Робеспьера в Конвенте, включая и многих монтаньяров, начали готовить смещение Неподкупного, который в это время обнаружил удивительную близорукость, а после триумфа на празднике Верховного Существа вообще впал в трудно объяснимую апатию. Несколько недель он не появлялся в Комитете общественного спасения и даже в Конвенте. Из летаргического состояния его не вывели даже две попытки покушения, предпринятые безработным Анри Ладмира и двадцатилетней парижанкой Сесиль Рено, вооруженной двумя ножами. Расследование показало, что это были террористы-одиночки. Разумеется, они были отправлены на гильотину.

26 июля (8 термидора по революционному календарю) Робеспьер неожиданно явился в Конвент и выступил с резкими обвинениями по адресу «врагов революции», не назвав, правда, их имен. Это прозвучало как явная угроза, побудив заговорщиков поспешить с переворотом.

Заговор объединил самые разные политические силы — от вчерашних «бешеных» и уцелевших эбертистов до дантонистов и представителей «болота». Оправданием для них стала идея «спасения Республики от тирана» и возвращение Конвенту его суверенных прав в управлении страной.

На завершающей стадии подготовки заговора кто-то распространил по городу провокационный слух: Робеспьер намеревается освободить из-под ареста в Консьержери пятнадцатилетнюю Марию-Терезию Шарлотту, дочь казненного Людовика XVI, чтобы (!) жениться на ней. Очевидная нелепость подобного слуха тем не менее на многих произвела впечатление. Против Неподкупного, превратившегося в «тирана», его противники умело обратили и бредовые заявления сумасшедшей старухи Катрин Тео, которая еще в середине июня объявила себя Девой Марией, а Робеспьера — своим сыном. Парижане хорошо помнили недавнее торжество на Марсовом поле, где Робеспьер публично поклонялся Верховному Существу. Уж не возомнил ли он себя сыном Творца? И не манипулирует ли сам Неподкупный безумной Катрин Тео?.. Все это не могло не настораживать «благоразумных» граждан, втайне мечтавших избавиться от «тирана».

27 июля (9 термидора) депутаты-заговорщики устроили в Конвенте обструкцию Робеспьеру и Сен-Жюсту, не дав им выступить с трибуны. Самые невероятные, зачастую взаимоисключающие обвинения посыпались на них как из рога изобилия. Эта словесная вакханалия могла бы продолжаться еще неопределенно долго, если бы один из депутатов (Луше), ничем себя прежде не проявивший, не предложил немедленно арестовать весь «триумвират» — Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона.

Под крики «Vive la République!» депутаты единогласно проголосовали за это предложение. Перед лицом столь редкого единодушия Робеспьер мрачно произнес: «Республика погибла. Настало царство разбойников». Робеспьер-младший заявил, что желает разделить участь старшего брата, после чего оба они были арестованы.