Правка (СИ)

  Я разжал руки, выпустил ее на свободу и побежал за чемоданом. Он оказался не очень тяжелый, я быстро вернулся, взял ее за руку и повел к дому.

  Мать стояла на крыльце и недобрыми глазами смотрела на невестку, чувствуя, что она приехала за тем, чтоб меня увести из дому, да так, чтоб я больше к ней не вернулся.

  - Ну, добро пожаловать невестушка. Я хорошего сына тебе должна отдать, скажи спасибо. Ах, как мне мало этого слова, но я ничего не могу сделать. Такова доля всех матерей.

  Лиля быстро открыла свой чемоданчик, извлекла золотой крест на золотой цепи и сказала:

  - Это вам за сына, плюс моя любовь, забота, я заменю ему вас и дам еще что-то больше, то, что вы не можете дать, как мать. Любовь матери и любовь женщины разнятся только тем, что любовь матери неизменна, а жены нет. Жена способна на предательство, а мать нет. Я обещаю вам, я клянусь вам, что я никогда не предам своего мужа. А мой муж - вот он, это ваш сын.

  - Ну и хорошо, невестушка. Заходи в дом. Наш дом - твой дом.

  Вскоре к дому подкатила подвода. Конюх Михаил выгрузил два тяжелых чемодана, разгрузил, причастился и ушел.

  - Я загрузила все это добро в Чопе. Сама бы никак не дотащила. Тебя в этой округе знают все, и найти возчика, который мог бы доставить груз именно сюда, было не так сложно.

  Отец не задавал никаких вопросов и после просмотра альбома, где красовался его внук, помахал пальцем и сказал:

  - Почему не сообщил, что ты женат, что у тебя дети, нехорошо это, сынок.

  - Это сюрприз, папа, сюрприз.

  Какое-то время спустя, мы остались вдвоем. А молодые люди, после длительной разлуки, ищут норку, где бы скрыться от посторонних глаз. Лиля, как голодная кошка смотрела на меня, но в тоже время у нее был усталый вид. Недолго думая, она сказала:

  - Если невмоготу, я готова прилечь на эту кровать, а потом посплю, но предупреждаю: можешь разочароваться.

  - Да нет, что ты. Времени у нас теперь много. Ложись, спи, я приставать не буду. А вечером время покажет. Ты только скажи, откуда этот малыш и как его зовут.

  - Это твой сын. Мы тогда хорошо потрудились. Ты оказался хорошим мастером. Мальчик красивый. Маленький Васька. Остался с бабушкой.

  Я взял Лилю на руки, отнес на кровать и накрыл ее большим пляжным полотенцем. Она тут же заснула.

  Я еще раз осмотрел фотографию мальчика, стараясь найти в нем похожие черты, но чего-то яркого, особенного, когда можно сказать: вылитый папа, не находил. И к Лиле, как обладательнице сладкого черного треугольника, трепетного ожидания, не испытывал и все спрашивал у самого себя - почему? Неужели природа нас так дурно сработала, что мы в особых условиях, когда этот клад становится доступным, угасает наша страсть. Но эта страсть вспыхивает к другой недоступной бабе. Нет, я объявляю войну этой страсти. Я свою страсть направлю только в сторону любимой жены, ибо все остальное - это нравственная и физическая грязь. Человек устроен дурно. Он и сам этого не знает.

  Я долго носился с этой идеей, но поделиться ею было не с кем. Сказать об этом Лиле, значило бы обидеть ее. Поделиться с отцом? Отец скажет то же самое. Шашни вне семьи - великий грех.

   ***

  Мы устроились на сеновале в отаве, пахнущий мятой. Из рассказов Лилии о том, то было за прошлый год, следовало, что еврея полковника Эпштейна перевели за Урал, а мой бывший мучитель Залман Узилевский разжалован вплоть до рядового, снят с должности начальника метеослужбы Белорусского военного округа и отдан под суд. Когда Лиля вернулась в Минск, она бросилась искать отца своего ребенка и первым делом посетила метеостанцию. Мои сослуживцы рассказали ей, как Симфулай издевался надо мной и как выставил меня за пределы станции нагло и незаконно.

  Она тут же направилась к майору Амосову. Амосов хорошо знал Лилю с детства. Он играл с ней в прятки, когда она была еще маленькая, находясь в гостях у генерала Смирнова.

  - Да, - сказал он Лиле, - мне тоже попало за этого придурка Узилевского. Это простой пройдоха, и его покровитель полковник Эпштейн тоже пройдоха. Узилевский едва окончилл среднюю школу, решил попытать счастья в армии. И тут полковник Эпштейн, еврей, позвал к себе. Уже через два месяца рядовой Залман произведен в офицеры, а еще через месяц в лейтенанты, а через полгода он становится капитаном, Вот его служебная карьера. Ни в каком институте он не учится, его оттуда давно выгнали. Я догадывался, что этот пархатый издевается над солдатами, но ничего не мог поделать. Идти к твоему отцу по этому вопросу, считал преждевременным, зная, что маленькая еврейская диаспора в вооруженных силах Белоруссии, прикрывает друг друга. Но все, что начинается, когда-то кончается. А парень, над которым он издевался, оказался умнее, грамотнее своего начальника и потому пострадал.

  - А вы можете дать мне его адрес? - спросила я его.

  - Могу, конечно. А он вам собственно кто?

  - Это отец моего ребенка и мой будущий муж. Вы удивлены?

   - Нисколько.

  - Тогда разыщите его, и я тут же поеду, женю его на себе.

  - Сейчас я свяжусь с КГБ. Ребята его живо найдут. Десять минут посидите, а то и полчаса.