Правка (СИ)

  Возвратившись в казарму, обязательно с песней и одновременным размахиванием рук, курсантов усаживали в душной казарме впритык друг к другу слушать какой-нибудь талмуд Ленина. Нельзя думать, что это был отдых - это была мучительная борьба со сном. Сержант читал нудно, не соблюдая знаков препинания, сам не понимая, о чем идет речь и, теряя интерес к тому, что держал в руках. В этот раз солдаты сидели так плотно друг к другу, что тепло от одного передавалось другому. Солдатики выпускали пар не только изо рта, но и из отверстия, на котором сидели, поэтому спертый воздух, жара способствовали тому, что глаза закрывались мимо воли, и с этим ничего нельзя было поделать.

   Сержант Артемьев монотонно читал устав внутренней службы, а слушатели, утомленные и не отоспавшиеся, после трех бессонных ночей и длинной дороги в товарном вагоне, стали посапывать с закрытыми глазами и опущенными головами.

  - Будут ли вопросы? - спросил сержант, после того, как прочитал страницу устава.

  Я поднял руку.

  - Слушаю вас!

  - Мы...

  - Называйте свою фамилию, когда встаете!

  - Славский, - сказал я.

  - Слушаю вас.

  - Мы не спали три ночи, мы все как вареные. А вы нас все мучаете, будто мы деревяшки, а не люди. Завтра мы будем другими, вот увидите.

  - Не смейте говорить от имени всех, я запрещаю вам говорить от имени остальных. Только от себя и за себя. И то не всегда, не всякий раз, когда вам вздумается. Это вам не гражданка. Вы − солдат славной советской армии и имеете право дышать, кушать, спать, тренироваться и молчать. Прошу спердонить: я не так выразился. Вы обязаны молчать, или выражаясь народным языком, держать поддувало закрытым.

  - Мы что - лишены конституции?

  - Да, да, вот именно. В армии нет конституции. О конституции забудьте. В армии вместо конституции уставы. А уставы мы будем изучать. Что касаемо бессонных ночей, то вы служите в армии, Советской армии, а она передовая в мире. Так-то, мамкины сыночки. Я тоже ехал вместе с вами, мне тоже хочется спать, но армия есть армия. А вы знаете, на войне, сколько ночей бойцы не спят? Неделями и ничего, а вы каких-то три дня не поспали и уже плачете, мамкины сыночки. Тоже мне неженки! Да вас лупить надо как сидорову козу каждого по отдельности. Будут еще вопросы? Нет вопросов? Тогда снова на заправку кроватей!

   4

  Распорядок дня в полковой школе был настолько уплотненным, что с шести утра до десяти вечера любой курсант был загружен буквально по минутам. Время перекура или посещения нулевого помещения нигде не значилось. Чтобы отлучиться на несколько минут в общественное место, надо было выдержать целую тираду унизительных упреков со стороны своего или дежурного сержанта. Никто никаких различий не делал, всех стригли под одну гребенку. К примеру, курсант Изанский, спокойно выслушивал любое унижение и даже улыбался при этом, а я очень болезненно переносил любое оскорбительное слово. Смысл любого оскорбительного, унизительного слова лип ко мне как муха на навоз. Я хотел немедленно дать ответ, но любой ответ, любое слово принесло бы мне наказание и сопровождалось бы еще более грубой бранью со стороны сержанта, будь то командира отделения, дежурного по школе, или любого другого, даже сержанта Сухэ, который общался с солдатами на любом, но только не на русском языке. Единственное, где он не плавал, так это в русском мате. Как я узнал гораздо позже, русский мат ˗ это особый пласт языка, который стремится проникнуть в любые языки мира.

  - Ты - мамкин сынок, но мне наложить кучу на это. У тебя рожа кривая, нижние зубы выпирают, а верхние гнилые, изо рта от тебя воняет, мотня грязная, тьфу на тебя!

  - Это неправда, - пробовал защищаться я, и мои глаза становились мокрыми.

  - Что? Ты еще смеешь вякать, крысенок недоношенный? Такие как ты, выходят из заднего прохода, а не оттуда, откуда положено. Будешь хрюкать ˗ пойдешь мыть полы сегодня ночью в штабе. Понял? Понял, я спрашиваю?

  При этом он брал за подбородок и приближал свое лицо к моим глазам.

  Я как и все молча переносил наказание, зная, что сержант Артемьев получает от этого кайф, как от махорочной самокрутки.

  Обычно в шесть утра дежурный по школе во всю глотку орал:

  - Школа, подъем! Строиться!!!

  На подъем, на то, чтобы одеться и стать в строй, отводилось 50 секунд. Далеко не все курсанты могли это сделать. Кто-то, в спешке, путал брюки с рукавами гимнастерки и за это подвергался унизительному словоблудию. Кто-то застегивал гимнастерку не на все пуговицы, кто-то терял широкий брезентовый ремень с железной пряжкой.

  После переклички в строю, срочно все выводились на утреннюю зарядку. Усиленная пробежка несколько кругов на спортивной площадке, была мучительной, особенно в первые дни, но потом мы привыкли, и наше сердце справлялось с нагрузкой, но любви к утренней зарядке так и не появилось.

   Наиболее сложным, если не сказать мучительным было подтягивание на перекладине: у всех курсантов было молоко в мышцах. Я вспомнил, что в школе, где я учился до призыва в армию, вообще никакой перекладины не было, а преподаватель физкультуры, вместо урока, всегда говорила: погуляйте, ребята.