Право безумной ночи

— Ага, судить об этом я не могу. Но ты не забывай, как мы с тобой познакомились. И вряд ли боль в спине стала единственной причиной, по которой ты решила сигануть с моста. Нет, ты любишь этого сукина сына Марконова — видел я его фотографии в Интернете, как же! Ты его любишь, а он держит тебя на расстоянии — ни да, ни нет. А тут еще дети бузят, и на работе без продыху, и личной жизни никакой, и спина — это уж как вишенка на этом адском торте. Оль, жизнь — сегодня! Не вчера, не завтра — сегодня! А ты бездарно прозевала ее и продолжаешь класть на себя болт, а ведь ни один день, ни одна секунда к тебе не вернется. Жизнь проходит — твоя жизнь, и пока все живут, ты совершаешь некий мрачный подвиг. Может, хватит уже? Любишь его? Люби на здоровье, но сидеть и ждать, пока он к тебе снизойдет, если вообще снизойдет, — глупо, вот как хочешь!

— Ты не понимаешь.

— Я-то? Я изучал эпохи, Оль. Через мои руки прошли вещи, которым тысячи лет, и эти вещи остались, а люди, создавшие их, — ушли. Ты думаешь, они не любили, не страдали, не болели? Но их нет. И тебя не будет, и меня — в сухом остатке. Но то, что нам отпущено, мы не имеем никакого права спускать в унитаз.

— Это мое дело.

— Ну, понятно. А знаешь что? Ты просто боишься. Когда погиб твой муж, ты мобилизовалась, чтобы поднять детей. Тут я понимаю, такая сложилась ситуация, по-другому было нельзя. Ну и мужа ты очень любила, я думаю. Но потом дети подросли, а ты продолжала жить ради них, тянуть лямку — эдакая девочка-отличница, у которой кругом должно все быть на высший балл! От кого ты ждешь оценки? А жить когда?

— Я живу как умею. Не всем же одинаково.

— Не всем, конечно. Но то, что ты в итоге сотворила с собой, — это жутко и очень глупо. А потому давай поднимайся, и поедем развлекаться. Самое время начать вкушать радости жизни. Дети выросли, ты всего добилась, прочно стоишь на ногах, и пора подумать о себе. Никуда от тебя твой Марконов не денется, если ты проведешь вечер со мной. На ночи не настаиваю, но вечер — мой.

— Откуда ты…

— Знаю о Марконове? Дети сказали сегодня, и пазл сложился. Оль, хватит страдать, от этого ничего не изменится, кроме тебя — становишься старше с каждой минутой.

— Ах ты…

— Да, хам и скотина. Но поскольку никого другого рядом все равно нет, вполне можно провести вечер с таким типом, как я. Что ты теряешь?

— Придут дети и…

— И сами позаботятся о себе. Давай, собирайся. Ты там купила отличное синее платье — надень, оно на тебе должно сидеть идеально.

— Ты не будешь мне указывать, что надевать!

— Конечно, нет. Но я могу попросить, а потому — прошу!

— Но…

— Оль, десять минут — и мы выходим.

— Ты не…

— Время пошло. Похоже, иначе с тобой вообще не сладить. Что ж за характер такой, наказание просто!

Матрона Ивановна тоже так говорила. Надо бы к ней завтра наведаться — что-то не хватает мне ее.

Синее платье сидит на мне отлично, и новые серьги с топазами подходят к нему просто замечательно. Вот если б еще подвесочку такую же сюда — вообще было бы идеально. Надо будет поискать.

— Чего-то недостает.

Он критически меня оглядывает, потом разжимает кулак — на ладони блестит алмазными гранями звеньев цепочка, на которую надет кулон — точно такой же, как серьги и кольцо.

— Дай-ка…

Он осторожно поднимает мои волосы и застегивает замочек. Да, это то, что нужно. Идеально!

— Я знал, что тебе это понадобится.

— А я как раз думала поискать такую.

— Ну вот видишь!. Уже все нашлось само.

— Но…

— Оль, я люблю баловать женщин.

Так же говорит Марконов. Но я не его женщина, хотя он и дает мне иногда денег просто на потратить, ему это отчего-то нравится, но это не одно и то же, и я все равно сама по себе. И этому парню я тоже не принадлежу…

— Тебя это ни к чему не обязывает, перестань терзаться! Господи ж ты, боже мой, что ж ты такая недоверчивая и подозрительная? Идем, наказание мое, поедем развлекаться!

Он одет в какой-то невообразимый легкий костюм с синей рубашкой, пахнет хорошим парфюмом, а его глаза изучают меня слишком внимательно.

— Оль, перестань дуться! Идем же.

Я не то чтобы дуюсь — я просто ошеломлена и деморализована его наглостью, а потому у меня сейчас есть огромное желание плюнуть на все, снова переодеться в халат и влезть под плед. И думать о Марконове. Потому что мысль, что он с какой-то девкой кувыркается в постели, мне невыносима настолько, что тяжело дышать. Но вместо того чтобы послать подальше нахала, каким-то невозможным образом просочившегося в мою жизнь, я отчего-то спускаюсь по ступенькам, подхожу к машине, устраиваюсь на переднем сиденье. Я не знаю, зачем это делаю — но делаю. Может, мне уже все равно. Раз Марконов нашел наконец «смешную» — как он ее назвал. Правда, я не знаю и никогда не знала, что он имеет в виду, когда так говорит, как это, — смешная? Постоянно веселая или просто глупая настолько, что вызывает смех? Но это точно какая-то внутренняя черта, потому что внешне она лучше меня, я уверена, иначе Марконов на нее никогда бы не повелся, для него упаковка имеет первостепенное значение, остальное идет как бы приложением.

— Люблю вот это место, идем, тебе понравится!