Ульрих, как обычно, находился среди прочих не очень богатых рыцарей и дворян, когда над турнирным полем прозвучал рог – не металлический и звонкий, какие предпочитали носить воины Альмейна, Швица и Италии, но гулкий, низкий, очень хорошо знакомый ветеранам неудачных сражений Магнуса с вольными кланами Арденн и Галлии. Вышколенный гнедой жеребец грудью раздвинул толпу; трубивший в рог всадник в кожаной маске-личине с прорезями для глаз, обведенными темной зеленью, громко вопросил:
– Есть ли здесь тот, кого называют носящим Знак Копья, Ульрихом из замка Дюренбрехт? – на языке Альмейна он говорил с сильным западно-гэльским акцентом; даже имя рыцаря нещадно переврал, произнеся что-то вроде «Эльрик».
Отодвинув тех, кто загораживал ему путь в первые ряды, Ульрих откликнулся:
– Какого демона тебе от меня надо и кто ты вообще такой?
– Можешь звать меня Безликим, Рыцарь Копья, – гэл в маске покинул седло и встал прямо против Ульриха. – Во имя Соединяющей человеческие сердца, – ты сейчас или сразишься со мной, или дозволишь своей дочери быть с тем, кто по душе ей, а не тебе!
Рыцарь окинул взглядом Безликого, ничем не похожего сейчас на того юнца – если, конечно, это именно он, хотя кому бы еще такое понадобилось? – попутно замещая ругательства и оскорбления, недостойные истинного рыцаря (таковым Ульрих себя не считал, но стремился хотя бы выглядеть им), на заслуживающие произнесения слова. Особым красноречием, однако, рыцарь не обладал, и подобных слов быстро отыскать не смог. Дабы не быть заподозренным в трусости, Ульрих преувеличенно громко хмыкнул, нырнул под ограждающие ристалище жерди, и выразительно, с хрустом, размял кисти рук, будто готовясь к кулачному бою.
– Меч? Копье? – Гэл правильно понял ответ, и теперь лишь уточнял подробности.
– Пеший бой, топор и щит, – заявил рыцарь, – если желаешь, можно в полной броне. – Лат он с собой не взял, но наверняка найдется у кого одолжить. Безликий не выглядел слабаком, отнюдь; однако серьезного опыта битв в доспехах у него быть просто не могло, недостаточно мощно сложен. Ни один из латников-ветеранов не уступал в ширине корпуса молодому медведю; Ульрих, опытный боец, не упускал очевидных преимуществ своего положения.
От тяжелой брони гэл благоразумно предпочел отказаться. Отцепив от седла квадратный щит с длинным шипом в центре, он попросил у одного из воинов секиру, взмахнул ей пару раз, приноровляясь к оружию, и приглашающе кивнул рыцарю. Ульрих послал одного из оруженосцев Вальтера за своим щитом, вытащил из-за ремня топор, ощутил в ладони приятную тяжесть верного боевого соратника, и доверительным шепотом сообщил Безликому:
– Знаешь, он зовется Weltschmerzer, «несущий мировую скорбь». Редко когда его удар дает промах… в этом в свое время убедились италийцы в битве при Ларше.
– Верю, – сказал гэл. – Только на Суде Стали не это важно…
Фон Дюренбрехт пожал плечами.
– Ты веришь, что здесь побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто прав?
– А ты – нет?
– Верю, отчего же, – большим пальцем левой руки рыцарь разгладил седые усы, – ведь на Суде Стали, оно как в жизни – кто сильнее, тот и прав.
Возразить Безликий не успел – запыхавшийся мальчишка-оруженосец галопом вырвался на турнирное поле, сжимая в руках обитый бронзой круг; на железной бляхе умбона было выгравировано перевитое плющом Священное Копье. Герб Ульриху также пожаловал император Магнус, вместе с замком.
Сноровисто закрепив ременные лямки щита на правом предплечье, фон Дюренбрехт перебросил Weltschmerzer в левую руку и отдал противнику салют. Гэл ответил взмахом своего оружия.
Труба главного маршала звонко возвестила начало боя.
Топоры с лязгом грянули о подставленные щиты.