Право быть

— Что ты ставишь в вину моему брату? — тоном, казалось, ставшим еще ровнее, поинтересовалась снежноволосая красавица, оттенив последнее слово радугой неожиданных красок, в которых можно было найти все что угодно, кроме сожаления.

— Он нарушил правила.

— В чем?

— Он вмешался.

Магрит посмотрела на меня.

— Это правда?

Я пожал плечами, признавая:

— Да. Отчасти.

Невинное уточнение вызвало вспышку злобной ярости:

— Отчасти?!

— Я не собираюсь оправдываться, Ксо, не думай. Но вспомни свои слова и действия. Тебе ведь нужна была помощь, или я ошибся?

Изумруды глаз вновь вернули себе грани, острые настолько, что можно порезаться, едва коснувшись взглядом.

— Помощь… Да, нужна была. Но ты правильно сказал: нужна МНЕ. Не каждому встреченному тобой человеку или нелюди, а мне!

— Разве я не помог? Та Нить…

Чего-чего, а топтания по старым мозолям кузен не мог допустить:

— К фрэллам Нити и все остальное! Ты вновь вмешался в жизни тех, от кого тебя просили держаться подальше. Зачем? Чтобы лишний раз позлить меня? Так вот, больше я не желаю ощущать твое присутствие в моей части мира. Один шаг, один вздох, и начнется война.

Неужели укол в пятую точку самолюбия оказался настолько болезненным? Я-то предполагал, что, избавившись от неизвестности и ощутив цельность границ, Ксо сменит гнев на милость, а он наоборот…

Фрэлл. Кто мне сказал, что цельность — это хорошо? Мой личный опыт? Но единение двух созданий — совсем иная штука! А что чувствует тот, кому вдруг после многих лет неопределенности и бесформенности указали жесткие пределы?

Надо было задуматься заранее. Зыбкие границы — это тоже свобода, и пусть от нее веет опасностью, туман над топью многим кажется притягательнее, чем свежая кладка крепостной стены. Правда, воевать как раз становится удобнее… Не потому ли кузен бьет в барабаны?

— Она будет бесславно тобой проиграна.

— Пусть. Но я хотя бы один раз в жизни сделаю то, что нужно мне самому!

Фигура Ксаррона задрожала, поплыла и разлетелась в стороны обрывками теней, тающих, как туман под лучами солнца. А когда последний клочок прозрачной темноты исчез, я спросил о том, что внезапно оказалось самым важным:

— И ты все равно его любишь?

Магрит улыбнулась:

— Конечно.

Я не сомневался в искренности ее ответа и ожидал, что он будет звучать именно так. Но удивлению, как и невольному раздражению, все же требовалось выйти на волю:

— Этого несдержанного, самонадеянного, безответственного юнца?

Сестра одним движением, то ли прыжком, то ли полетом, а может, сочетавшим в себе все возможные варианты, преодолела ступени лестницы и оказалась рядом со мной.

— Именно юнца. Я смотрю на него и вижу себя. Прежнюю. Глупую, беспечную и бесстрашную… — Лазурь глаз мечтательно посветлела. — Мгновения юности стоят любви, как ничто иное.

— Главное, не забывать вовремя возвращаться обратно, — ворчливо заметила кутающаяся в шаль Тилирит, покидая коридорный сумрак.

Она все это время была здесь и слышала гневные речи своего сына? Но почему не остановила, почему не…

— Ему нужно было это. В самом деле, — словно делая неуклюжую попытку оправдаться, заметила тетушка Тилли, прочитав вопрос в моем взгляде.

— Понимаю, — кивнула Магрит.

— Но увы, это не каприз.

Улыбка сестры стала еще шире, приоткрывая памятно увеличивающиеся в особых случаях клыки.

Да, для наивных и нелепых поступков Ксо обладает слишком большим опытом. Но если не каприз, тогда… Он действительно разозлился только потому, что не увидел в моих словах и действиях настоятельно необходимого ему отклика? Похоже. А причины наших совместных ошибок крайне просты: я всю жизнь считал кузена старше и мудрее, а он, в свою очередь, отводил мне роль младшего родственника, нуждающегося в поучениях и присмотре. Если бы я вел себя по-прежнему легкомысленно и беспечно, очертания мира, к которому так привык сын тетушки Тилли, оставались бы незыблемыми, надежно защищающими уютный покой и иллюзию свободы. Так было бы лучше? Несомненно. И мне, в конце концов, что стоило бы раскошелиться на подобный подарок и, сонно добравшись до края жизни, уйти в небытие до следующего пробуждения? Не особенно и дорого. Но трудность в том, что я имею право поступить и ровно наоборот.

Война? Как пожелаешь, братец. А что скажут другие?

— Почему ты позволила ему совершить ошибку?

— Молодой человек… — Тилирит перекинула небрежно заплетенную темно-рыжую косу за спину. — Ксаррон все-таки уже взрослый, хотя всеми возможными способами избегает принятия сей печальной истины. И если бы я его одернула, мой поступок только вернее убедил бы мальчика в мысли о собственной бесконечной юности. Пожалуй, сегодня он впервые попробовал вступить во взрослую игру, и меня, как мать, это радует.

— Даже если игра способна его убить?

Болотно-зеленые глаза засмеялись.

— И кто говорит здесь о смерти? Тот, кто сам еще несколько дней назад нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самого Порога?

Уже донесла, драгоценная?

«Поделилась впечатлениями», — хихикнула Мантия.

А я-то, дурень, раньше считал, что тетушка сама все про всех узнает.