Право голодных (СИ)

Она знала, что не давала Хисыну ничего материального, но всеми силами старалась не позволять ему опустить руки в трудные времена. Она говорила ему простые, но важные слова о том, что всё наладится, когда он горевал о дочери, которую не видел уже несколько лет из-за того, что мать увезла её учиться в Европу; когда он скупо рассказывал о сложностях на работе, о том, как непросто раз за разом брать на себя всё больше ответственности; когда он печалился от того, что уже никогда не сможет испытать всех прелестей молодости, а будет лишь стареть и заболевать. Когда умерла его мама, и Хисын приехал к Дженни после похорон в три часа ночи, они долго сидели в его машине, и он плакал, совсем как маленький мальчик, а девушка, чувствующая себя в тот момент по настоящему взрослой, гладила его по волосам, и утешала.

– Трудно жить без мамы? – Спросил он тогда, и ресницы его, слипшиеся от слёз, задрожали.

– Иногда кажется, что невозможно, – ответила Дженни, сглотнув комок, подкативший к горлу, – и к этому нельзя привыкнуть. Я всё ещё надеюсь, что она сможет меня спасти. Но, если она не со мной, это и хорошо, понимаешь?

– Что же тут хорошего, девочка? – Он смотрел на неё, старающуюся держаться, и голос его дрожал и хрипел.

– Она сейчас в лучшем месте. И ей не надо справляться со всем тем, что тут происходит, – на последнем слове силы покинули её, и Дженни зарыдала.

Хисын тогда обнял её, и она несколько минут истерично сжимала в руках ткань его пальто, выла ему в плечо и никак не могла успокоиться.

– Прости, – всхлип, – я хотела тебя поддержать, а в итоге, – всхлип, – ты сам меня и утешил.

– Ты не соврала мне. И дала понять, что мама и правда больше не страдает. Впервые за свою жизнь, – он грустно улыбнулся, обхватил её лицо двумя руками. – Спасибо тебе, Дженни. Спасибо за то, что сегодня была со мной.

Да, Дженни казалось, что они нашли друг в друге утешение.

– Почему ты молчишь? – Он вглядывался в её лицо, словно искал там ответ на безумно важный вопрос.

– Мне нечего сказать.

– Тебе не понравилось? Было неприятно целоваться с таким старпёром, как я? – В глазах его заплескалось отчаяние, а голос дрогнул. У Дженни защемило сердце от того, каким беззащитным, каким ранимым он выглядел в тот момент.

– Нет, что ты! – Она махнула руками, всеми силами давая понять, что возраст тут ни при чём.

– Тогда тебе не нравлюсь я? – Морщинки на его лбу собрались в гармошку, а глаза стали большими и испуганными. Будто бы Дженни вершила его судьбу.

– Нравишься, ты мне нравишься, – поспешила уверить его она. Было невыносимо видеть, что такой хороший человек, её друг, её спаситель, так из-за неё страдает. – Ты чудесный человек, и я не знаю, кого мне благодарить за нашу встречу…

Она хотела продолжить. Хотела сказать, что очень ценит его, как человека, но совершенно не воспринимает, как романтический объект. Хотела поблагодарить за всё, что он для неё сделал.

Но Пак Хисын воскликнул:

– Боже, Дженни, как я счастлив сейчас, ты сделала меня таким!

Он обнял Дженни, с силой прижал к себе и зашептал в ухо:

– Как я волновался из-за этого! Как давно хотел признаться! Я так давно никого не любил, моя девочка, и думал, что уже никогда не смогу испытать это чувство. Я так боялся, что ты поднимешь меня на смех, и тогда жизнь точно будет кончено. В ней не останется никакого смысла.

Дженни заледенела. Её руки, до этого успокаивающе поглаживающие его по спине, застыли.

Ещё один человек, умерший из-за Дженни.

Она не могла позволить этому случится.

– Ну что ты, как мог такое подумать, – она заговорила мягко, надеясь не задеть его и не обидеть.

Хисын порывисто отстранился от неё, сжал её плечи. Его глаза, ставшие действительно жёлтыми в тусклом освещении бара, были влажными от непролитых слёз.

– Я люблю тебя, Дженни. Пожалуйста, не оставляй меня, – он поцеловал её ещё раз, так же трепетно и нежно.

А у Дженни внутри обычная её пустыня вдруг превратилась в ледяную.

«Я люблю тебя, папочка! Папа, пожалуйста, не уходи!»

Её сердце заколотилось как сумасшедшее. Она моментально покрылась холодным потом, руки затряслись, а из лёгких пропал кислород. Или, наоборот, его стало так много, что он не помещался в маленькое пространство её тела. Кислород поглощал миллиметр за миллиметром, и Дженни вырвало прямо на пол приличного бара. Она заляпала его туфли и костюм, рвота оказалась на её руках, которыми она старалась прикрыть рот, и на волосах.

– Детка, что с тобой? Перепила? – Он, кажется, и не заметил, что дорогущим его вещам пришла крышка.

Не заметил он и сумасшедших глаз Дженни, и того, как она уцепилась за табуретку побелевшими пальцами.

– Я быстро, – пробормотала она, прикрыла рот рукой – кислороду снова не хватало места – и побежала в туалет.

Дженни рвало долго. Она выблевала, кажется, половину органов, вместе с ужином и алкоголем, и всё никак не могла остановиться.

Слова Хисына и её собственные слова переплетались в голове и долбили, долбили, долбили о внутреннюю часть черепной коробки.

Дженни поняла, что не может больше причинять людям, которые так её любят и столько для неё делают, боль.