Право – язык и масштаб свободы

Октябрьская революция 1917 года привнесла в список источников права и оснований для вынесения судебных решений революционную целесообразность, пролетарское правосознание, легитимированный красный террор и многие другие юридические особенности, ставшие частью нашей правовой действительности. Начала формироваться новая для мировой цивилизации социалистическая теория государства и права. Укреплявшаяся в определенных соотношениях сначала революционно-анархическая, затем сталинско-депрессивная иерархия субъектов насилия внесла существенный диссонанс в теорию разделения властей и в представления о судебных прерогативах. Принималась во внимание интерпретация права и свободы, принадлежащая только одной определенной (социалистической) концепции, все остальные рассматривались как вражеские. Оценка права, юридического факта и правоотношений со стороны коммунистической партии доминировала над инструментализмом толкования права юристами. Доктрина толкования основывалась на принципах социалистического реализма. Государство как структура публичной власти конкретных людей год за годом, десятилетие за десятилетием становилось все крепче и крепче. Политическая олигархия являлась одновременно и финансовой вплоть до революции 1991 года. Но вдруг оказалось, что оплот коммунистов всего человечества (Союз Советских Социалистических Республик), ядерная держава, успешно противостоящая капиталистическому лагерю, по форме территориального устройства является почти конфедерацией. Распад «почти конфедерации» на юридически равноправные государства по современным представлениям произошел в бархатном режиме.

Наступившие «девяностые» годы внесли очередные изменения в соотношение иерархий интерпретаторов, правоприменителей и субъектов насилия. Большинство читателей, имеющих не только философский, но и эмпирический опыт тех лет, согласится, что в означенных иерархиях доминировала интерпретация, формулируемая субъектами насилия. Правила поведения, социальные нормы, правовые обыкновения диктовали сильные, смелые, организованные и вооруженные группы лиц. Охранные предприятия конкурировали с преступными сообществами и с милицейскими подразделениями. Взыскивать долги предпочиталось без участия суда, на «стрелку» для выяснения отношений «по понятиям» могли приехать как «обезбашенные беспредельщики», так и «продуманные» оперативники уголовного розыска, «крышующие» участника спора. Побеждала интерпретация правоотношений, предложенная с позиции самой убедительной силы, как правило сопровождавшейся огнестрельным оружием и «ксивой». Субъекты публичной власти в сложившейся ситуации получали свои дивиденды, поскольку в их пользовании и владении находился весь спектр институтов государственного принуждения.

Многие из сформировавшихся в те годы организованных преступных сообществ удачно присоединились к процессам приватизации, первоначального накопления капитала и трансформировались в мощные финансово-политические империи. До настоящего времени не закончились предварительные расследования и судебные процессы над группами лиц, обладавшими в девяностые годы силовым влиянием над крупными городами и целыми регионами.

XXI век пришел в Россию с новым типом взаимодействия интерпретаторов, правоприменителей и субъектов насилия. Начался период расцвета правоохранительных органов, многочисленные службы которых за пятнадцать лет настолько укрепили свои позиции в механизмах государственной власти, что теперь все значимые решения в государстве принимаются только сотрудниками (бывшими или действующими) этих органов общественной и государственной безопасности.

Новая расстановка сил между иерархиями правоприменителей, интерпретаторов и субъектов насилия будет существовать ближайшие десятилетия, а современные политические технологии могут продлить (законсервировать) ее надолго. Вкратце существо взаимодействия между интерпретаторами, правоприменителями и субъектами насилия можно охарактеризовать следующим образом:

1. Верхний эшелон в иерархии субъектов насилия занимают правоохранительные органы и другие структуры исполнительной власти, ведающие вопросами безопасности государства.

2. Эти же субъекты выполняют основные объемы правоприменительной деятельности.

3. Организованные преступные сообщества не выдерживают конкуренции с сотрудниками правоохранительных органов и функционерами публичной власти. Тем не менее влияние так называемых криминальных авторитетов сохраняется для некоторой части населения. В большинстве регионов между субъектами публичной власти и «авторитетами» достигаются локальные договоренности об условиях их сосуществования.

4. Суд как de jure верховная инстанция в иерархии правоприменения становится все более формальной стадией уголовной юрисдикции. Инквизиционный подход современного уголовного судопроизводства сводится к уточнению объема обвинения, одобрению выводов следственного органа и выбору наказания в дискурсе требований прокурора.