Право крови

Нос зачесался. Поспешно смахнув нечто, прилипшее к переносице, Мендельн был вознагражден несколькими крупицами земли на ладони. Мало этого, только сейчас он заметил, что и пальцы его изрядно измазаны свежей землей.

А это-то когда могло произойти? Ульдиссианов брат был не на ферме, и в поле работать давненько уж не выходил – только и думал, чем бы Ульдиссиану помочь. Может быть, отчего-то с коня на скаку упал? Этим вполне могло объясняться и беспамятство, и грязь на ладонях.

– Что же… происходит? – пробормотал Мендельн.

Его жизнь от роду была совершенно обычной и даже изрядно скучной. Теперь же все перевернулось с ног на голову. Припадки беспамятства, отчаянное положение Ульдиссиана, древний камень в лесу…

Камень.

В случайные совпадения Мендельн не верил. До прикосновения к древнему камню памяти он не терял никогда. Выходит, камень-то и подействовал на него каким-то непостижимым образом? О, ребенком Мендельн слышал немало сказок о волшебных местах и созданиях… но это ведь всего-навсего сказки!

Все это заставляло задуматься: отчего же сейчас ему видится именно убийство служителя Церкви Трех? При первой пришедшей в голову мысли младший из сыновей Диомеда побледнел, как полотно.

«Нет… нет, не может быть! Это не я!»

Неужто он видит убийство… да еще под таким углом, будто стоит прямо перед жертвой… оттого, что сам – так ли, иначе – в нем виноват?

Однако здравый смысл возобладал над страхами. Во время убийств он, Мендельн, был не один, а с Ахилием, а, следовательно, невиновен в этих гнусных деяниях – как, разумеется, и Ульдиссиан.

Вот только это не могло объяснить ни испачканных рук, ни странных, становящихся все продолжительнее припадков беспамятства. Между тем, сии обстоятельства вселяли в душу нешуточный страх.

Мендельну снова вспомнился томящийся за решеткой брат. Представив себе Ульдиссиана в неволе, младший сын Диомеда собрал волю в кулак. Собственными неурядицами он займется, когда время позволит, сейчас же важнее всего позаботиться о том, чтобы Ульдиссиан не томился в камере дольше необходимого.

Выпрямившись, расправив плечи, Мендельн направился назад, в Серам, однако же на ходу принялся тщательно оттирать ладони от грязи. Возможно, эта грязь ничего и не значила, но рисковать ему не хотелось. Слишком много тревожного произошло вокруг – как знать, не намекают ли невинные крохи земли на какую-нибудь новую беду? Если его вдруг заподозрят еще в одном преступлении, помочь брату он не сумеет ничем…

Подумав об этом, Мендельн досадливо крякнул: каких только глупостей в голову не придет! Ну, о каком преступлении могут свидетельствовать испачканные землею ладони здесь, в крестьянских краях?

И все-таки Ульдиссианов брат старательно оттирал землю с рук об одежду всю дорогу в Серам.

* * *

Двое стражников явились за Ульдиссианом как раз в ту минуту, как он наконец-то сумел забыться тревожным сном. Он заворочался, когда стражник громыхнул дверью камеры и отпер замок.

– Идем с нами! – рявкнул тот, что повыше ростом, плосколицый юнец, насколько Ульдиссиану было известно, доводившийся племянником Дорию. – Идем, да гляди у нас: без озорства!

Вместо ответа крестьянин спокойно завел руки за спину и повернулся так, чтоб стражники смогли надеть на него кандалы. Покончив с этим, его вывели в коридор.

У двери, ведущей наружу, их встретил Тиберий. Скрывать недовольство капитан деревенской стражи даже не пробовал, но и объяснить Ульдиссиану причину сего расположения духа не удосужился. Следовало полагать, крестьянину это не предвещало ничего хорошего.

И вправду, едва они выступили за порог, Ульдиссиан понял: дела его не просто плохи – сквернее некуда. Высокопоставленного служителя Собора Света он увидел немедля и сразу же сообразил, что перед ним не просто какой-то жрец из соседнего городка. То был сам мастер-инквизитор, одна из самых высокопоставленных особ во всей секте. Что еще хуже, этого властного типа сопровождали около полудюжины мрачного вида охранников… а еще здорово приунывшие Серентия и Ахилий.

Жрец подошел к нему и, задрав нос, чрезмерно громко провозгласил:

– Ульдиссиан, сын Диомеда! Знай: я – брат Микелий, волею величайшего, сияющего златом Пророка, мастер-инквизитор окрестных земель! Прибыл я с тем, чтобы установить глубину твоей вины и рассудить, что потребно для очищения души твоей от греха! А также, – после недолгой паузы добавил он, – для очищения от греха души того нечестивца, что осквернил могилу нашего посланника!

Ульдиссиан побледнел. Речи брата Микелия не оставляли сомнений: судебное разбирательство он считал делом решенным. Но ведь Дорий обещал Ульдиссиану совсем не то!

Прежде чем он успел раскрыть рот да хоть что-нибудь возразить, мастер-инквизитор повернулся к старосте, удрученный вид коего тоже пришелся Ульдиссиану вовсе не по душе.

– С твоего позволения, мастер Дорий, для допроса его мы воспользуемся твоим жилищем. Естественно, прошу извинения за доставленные неудобства! Сколь ни претят Собору подобные разбирательства, порой без них, сам понимаешь, не обойтись.