Право крови

Обрадованный, Ульдиссиан склонился к ней с поцелуем. Лилия подняла голову, повернулась к нему лицом, и…

Едва не задохнувшись, крестьянин тщетно рванулся прочь от аристократки, однако объятий Лилии разомкнуть не сумел. Охваченный ужасом, смотрел он, как ее губы приближаются к его губам.

– Разве ты не поцелуешь меня, любовь моя? – спросила она, улыбнувшись… и обнажив в улыбке множество острых зубов.

Мало этого, глаза ее были лишены зрачков и мерцали под веками ровным зловещим багрянцем. Кожа покрылась чешуей, меж прядей волос торчали длинные остроконечные уши. Сами волосы ниспадали на плечи по-прежнему, но превратились в жесткую изумрудно-зеленую ость наподобие игл дикобраза.

Несмотря на все эти жуткие перемены, в ней до сих пор оставалось нечто, исполнявшее Ульдиссиана желания – желания столь неодолимого, что его охватил страх. Великолепное платье ее исчезло, исчезло без следа, а чешуя, покрывавшая все тело, ничуть не скрывала того, на что человеческие наряды разве что намекают.

– Нет! – выпалил он, что есть силы отталкивая ее от себя. – Нет!

Но Лилия лишь рассмеялась над его потугами. Ее хвост с тремя кинжалоподобными выростами на конце игриво застучал, забарабанил по залитой кровью земле. Пристукнув копытами – точно такими же, как у имевшихся в хозяйстве Ульдиссиана коз, – она отступила на пару шагов, дабы явить его округлившимся от изумления глазам все свое великолепие.

– Ну? Разве я – не все, о чем ты только мечтал? Разве я – не все, чего ты мог бы пожелать?

Тут демонесса вновь рассмеялась, и ее смех распалял желание в злополучном крестьянине сильнее прежнего, невзирая на пробегающий по спине холодок.

– Иди же ко мне, любовь моя, – продолжала Лилия, когтистыми пальцами маня Ульдиссиана к себе. – Иди же… ты ведь всецело мой, мой телом и душой, душою и телом… ступай же ко мне…

Оба воинства разом прервали битву, повернулись в сторону Ульдиссиана и неторопливой поступью, в такт ритму голоса Лилии, двинулись на него.

– …телом и душой… душою и телом… телом и…

Зайдясь в бессловесном крике, Ульдиссиан очнулся, открыл глаза, а повернувшись на бок, увидел склонившуюся над ним Лилию. Ее лицо – ее прекрасное лицо – было исполнено неподдельной тревоги.

– Ульдиссиан, любовь моя! Не захворал ли ты?

– Я видел… других… и тебя…

Спрятав лицо в ладонях, он мало-помалу собрался с мыслями.

– Все это – сон… сон… и более ничего. Попросту скверный сон.

– Кошмар?

Гладкая, безо всяких когтей, ладонь Лилии нежно коснулась его щеки. Живо вспомнив, какой она предстала перед ним в сновидении, Ульдиссиан невольно втянул голову в плечи.

– Должно быть, кошмар твой был вправду ужасен, – добавила Лилия, – если ты так пугаешься даже меня!

– Лилия… прости.

Аристократка встряхнула головой, отчего ее волосы водопадом рассыпались по обнаженным плечам. Краса ее ошеломляла даже во тьме. Ульдиссиана вновь охватила страсть, и страшный сон мало-помалу начал ускользать в забвение.

– Дай-ка я успокою твой разум, – шепнула Лилия, обвив его шею тонкими, изящными ручками, – успокою и покажу, что тебе незачем меня бояться…

– Лилия, я…

– Тихо!

Губы их встретились, и поцелуй продолжался до тех пор, пока Ульдиссиан не начал задыхаться. Когда же он перевел дух, аристократка захихикала, и смех ее оказался не только крайне приятен, но и ничуть не похож на тот, соблазнительный, однако ж глумливый смех из кошмарного сна.

– И это, можешь не сомневаться, только начало.

Пальцы Лилии пробежались по плечам, коснулись волос на груди, скользнули книзу…

Последние отголоски страшного сна исчезли, как не бывало. Игриво зарычав, Ульдиссиан рванулся вперед и сгреб Лилию в объятия. Оба перевернулись на бок, и сын Диомеда, опрокинув Лилию на спину, принялся трудиться без устали – трудиться, чтоб память о жутком видении не вернулась к нему никогда…

* * *

Вновь засыпая, Ульдиссиан пребывал в расположении духа, навевающем только приятные, а уж никак не кошмарные сны. Лежа на животе, он энергично похрапывал, а рука его небрежно обнимала Лилию.

Однако Лилия не спала. Улегшись на спину, она, не мигая, смотрела на нечто, сокрытое в недрах собственной памяти, нечто безмерно далекое и от этой кровати, и от Ульдиссиана.

Среди рода людского имелось немало верящих, будто сны предвещают будущее, и Лилия знала, что от истины они не слишком-то далеки. Сны вполне могли предвещать будущее, и ей это было известно лучше, чем многим другим. Во время любовной игры Лилии удалось собрать воедино немало мелких подробностей, о коих Ульдиссиан проговорился, сам того даже не сознавая. Все вместе они сложились в картину, из-за которой аристократка на миг утратила самоконтроль. К счастью, ее способности тут же исцелили то, от чего в других обстоятельствах крестьянин остался бы с глубоким жутким шрамом на спине.

Да, предвещать будущее сны очень даже могли. Возможно, и Ульдиссианов сон вправду был вещим. Однако у сновидений имелось еще одно свойство, встревожившее Лилию куда больше.

Сны – а ночные кошмары особенно – могли служить также предостережением.