Право на безумие

На краю деревни, дальнем от моря, стоял дом его деда. Дед Саня был человеком уважаемым – почетным колхозником, членом партии, но смотрел на происходящее с позиции здорового деревенского консерватизма. В шестнадцать лет ушел на фронт. Воевал в родных местах, в кубанских плавнях. Отвоевал полгода, получил тяжелое ранение, долго маялся по госпиталям, но выкарабкался и вернулся в родной дом с негнущейся ногой, орденом «Славы» и почетной солдатской медалью «За отвагу». А потом работал и работал. Поднял свое хозяйство, повыдавал замуж младших сестренок, женился сам, воспитал своих детей и, стесняясь своего счастья, радовался успехам подрастающих внуков. Он и умер, работая, легко и тихо, словно боясь причинить беспокойство своим близким.

Алексей, не заезжая в деревню, свернул к кладбищу и около часа сидел у могил деда и бабушки. Потом навел там небольшой порядок, оставил бутылку водки, кулек с пирожками и поехал к дому.

Во дворе этой небольшой крестьянской усадьбы когда-то давно стояла кузня. Хозяином этого старого горна и наковальни был дед его деда. Звали его Иваном, был он георгиевским кавалером и первым парнем на деревне. Сложил он голову в германскую, а навыки никому из детей передать не успел. Так и осталась кузница без хозяина, а потом из нее сделали сарай, в котором держали уголь и дрова на зиму. Будучи мальчишкой, Алексей, приезжая в деревню на летние каникулы, очень любил ковыряться в сваленном хламе, отыскивая старые подковы, кованые гвозди и прочую, необходимую пацанам дребедень. Так он его и нашел. Камень, большой и гладкий, практически весь ушедший в жирный кубанский чернозем. Каким чудом эта глыба оказалась в приморских степях, где ни гор, ни даже холмов никогда не водилось, было абсолютно непонятно. Дед Саня, узнав о его находке, с серьезным видом сообщил внуку, что под этим камнем спрятан чугунок с золотом, и маленький Лешка, никогда еще не сталкивавшийся со взрослыми шутками, неделю настойчиво копал землю в сарае. Ничего, естественно, не нашел, потом получил нагоняй от бабушки за устроенный беспорядок, до слез обиделся на деда и усвоил первый урок недоверия. А вторым и главным знанием уже для взрослого Алексея Егорова было то, что, проводя свои детские раскопки, он узнал пусть приблизительные, но близкие к реальным, размеры камня. Его нельзя было поднять и унести, а это было сейчас главным.

Он разворошил аккуратно сложенную поленицу, откинул немного земли с пола, дошел до камня, тщательно очистил его от грязи, тяжело на него плюхнулся и долго сидел, спрятав лицо в ладони. То, что он собирался сделать, очень походило на предательство, и от этого на душе было очень муторно.

Леший вернулся к автомобилю, достал меч, и с любовью провел по клинку трясущимися пальцами. Тот откликнулся, заискрился изумрудными отблесками, а в голове раздался легкий красивый звон колокольчиков. Леший скорчился и,  плюнув на все, резко взмахнул мечом. Они танцевали долго, наполнив воздух тихим свистом и зеленым пламенем. Им было хорошо вместе, они знали и понимали друг друга. Они чувствовали, как их сила, опыт и знания сливаются, перемешиваются, становятся общими. Меч и человек становились единым целым и были счастливы, счастливы оттого, что счастлив другой. И вот, когда это счастье достигло своего пика, Алексей остановился. Он, стараясь ни о чем не думать, быстрым шагом зашел в бывшую кузницу и резко всадил клинок в камень. Тот легко, словно в масло, вошел во вросшую в землю глыбу, и все вокруг замерло и остановилось. В его голове раздался страшный крик боли, от которого Леший упал на землю и заплакал. Сколько он лежал и сколько длился крик, ему было неизвестно. Ему показалось, что он просто потерял сознание, а когда пришел в себя и решил встать, вокруг стояла тишина. Не было ни пения птиц, ни стрекотания кузнечиков. Казалось, что утих даже шелест листьев на старых абрикосах, рядком стоявших в старом садике.

Меч вошел по самую рукоять, а камень слегка оплавился.  Свечения не было, не было и привычного ощущения присутствия рядом, чего-то большого и доброго. Алексей не удержался и прикоснулся рукой к навершию рукоятки. Вспыхнула слабая зеленая искорка, и он услышал очень серьезный детский голос.

- Я буду ждать.

- Прости. Я обязательно вернусь.

Еще одна искорка, и все кончилось. Мир стал обычным и пустым. Леший аккуратно прикрыл рукоять перевернутым ведром, присыпал землей и сложил на прежнее место рассыпанные дрова. Потом вышел со двора на улицу, тяжело опустился на стоящую перед калиткой лавочку и закурил. Было очень плохо и совсем не хотелось оставаться одному.

- Лексей, это ты, что ли?

- Да, я, дядь Миш.

Оказывается, незаметно подошел сосед – дядя Миша. Он действительно был ему дядькой. Не родным, конечно, а так, то ли троюродным, то ли еще дальше. Но в деревне практически все друг другу родственники.

- Шо приехал-то? Стряслось что?

- Да так. На кладбище заехал, посидел. Во дворе немного убрался.

- А шо тут полыхало, пожар? Чи шо? У мене бабка чуть до смерти не перелякалась. Беги, кричит, туши.