Право на доверие

Да и так ли это важно — любить? Моя старая няня на попытки завязать разговор об этом странном чувстве загадочно улыбалась и предлагала подождать до первого полета. Сестра только отмахивалась, а расспрашивать Криса или Алика я стеснялась. Поэтому все мои сведения были почерпнуты из дешевых романов соседки по комнате в Южном Храме, умудрившейся чудом протащить с собой несколько книг, ее же откровений о своих увлечениях да пословиц и афоризмов, которыми сыпала одна из наставниц в Благословенном Доле. Мудрецы древности, например, считали, что «лучше дружба, похожая на любовь, чем любовь, похожая на дружбу». Интересно, а что думает по этому поводу наш староста? Вот прямо у него и спрошу!

— А любовь как же, уважаемый?

Староста лишь досадливо отмахнулся.

— Чушь собачья — эта любовь. Стерпится-слюбится, как наши предки завещали. Главное что? Чтобы мужик денег в дом приносил, починить где, поправить, а баба хозяйством заведовала, прибрать, приготовить могла. Вон Аньку, женушку мою, и меня родители наши сосватали — двадцать лет вместе прожили и еще столько же, дай боги, проживем. Дык, вы подумайте, госпожа, мы вам и дом сладим — для своего человека ничего не жалко.

Я вздохнула и нехотя призналась.

— Есть у меня жених.

Может, теперь отстанет? Размечталась! Похоже, староста мне просто-напросто не поверил.

— Что ж он невесту свою одну по миру бродить отпускает? Непорядок….

Я уже не слушала собеседника, уносясь вдаль на гребне мыслей: есть у меня недостаток — не могу подолгу сосредотачивать внимание на одном предмете. Исхард даже не попытался меня остановить. Вряд ли ему это, конечно, удалось, но ведь должен был хотя бы попробовать! А еще жених называется!

Всерьез разозлиться на друга у меня не получилось. Я внезапно поняла, что гул голосов заглох. Умолк староста, оборвала рассказ о бесконечных похождениях пана девушка-менестрель, прекратили сплетничать кумушки, исчезло даже тихое шушуканье стайки девиц в углу. Стало слышно, как хрустит от мороза снег за окном да потрескивают горящие свечи. Наступила минута тишины. Минута прощания. Когда каждый вспоминает, что плохого и хорошего было в уходящем году, и просит у богов покровительства в следующем.

В способность (а главное, желание) несуществующих богов помочь мне разобраться с неприятностями я не верила, а думать обо всем произошедшем — не то что минуты, дня не хватило бы. Хаос, опять мне всякая чушь в голову полезла!..

Издалека донесся глухой звук колокола, прибитого над входом в шахту. Менестрель легко коснулась кануна, выплетая сложную мелодию, тихо замурлыкала, приветствуя новый день и новый год. К вокалу барда постепенно присоединялись хриплые грубые голоса шахтеров, высокие их жен и дочерей. Деревенскому хору не хватало стройности и чувства такта, и все же песня людей казалась прекрасной, потому что шла от самой души. Я пела вместе с ними, оставляя ушедшему году его печали и проблемы. Только сдавалось, что проблемы не пожелают так легко со мной расстаться.

Глава третья

Жизнь шла своим чередом. Дни сменялись днями, складываясь в недели, недели превращались в месяцы. Остались позади трескучие морозы Просинца[14], отпели тоскливые песни вьюги Лютеня. К краю спешил Снегогон. Бесконечная зима, которая, казалось, никогда не завершится, начинала отступать перед входящей в свои права весной. Потемнели, подтаяли снега на полях. Кое-где уже виднелась черная, сохнущая земля. Радостно звенела капель, разбиваясь на тысячи сверкающих на солнце хрусталинок-искр. А само солнце умылось первым дождем и оттого сияло так ярко, что резало глаза. Небо затопило сочной синевой, какая бывает только в весенние ясные дни.

Я на минуту замерла, зажмурилась, полной грудью вдохнула воздух, напитанный запахом тающего снега, прошлогодней травы, земли. Обновления. Ароматом еще не пробудившейся жизни. Нет, кто бы что ни говорил, определенно есть какое-то волшебство в приходе весны.

Интересно, а каким бы чудесным образом мне попасть в тот темный лесок, чернеющий впереди. До деревьев было версты полторы — минут десять-пятнадцать ходом, всего ничего, если бы не одно «но». Укатанная дорога, по которой я до сих пор шла, сворачивала влево, уводя к небольшой деревне с простым названием Березовка (оно и понятно, со всех сторон поселок окружают березовые рощи).

Путь прямо лежал по полю, еще покрытому снегом. Оплывшие сугробы выглядели жалкими подобиями по сравнению с чудовищами, покоившимися тут зимой, но не становились более привлекательными. Влезть в них значило провалиться по уши и вымокнуть до нитки. Принудительное купание не входило сегодня в мои планы, заставляя выискивать иные, менее радикальные варианты решения задачи.

Попробовать дойти до Березовки, где, по слухам, деревья подступают к стенам домов? Я мотнула головой, отказываясь от спасительной идеи. Топать еще десять верст к наверняка разобранным тамошними жителями березам было, откровенно говоря, лень.