Право на легенду

В жизни бывают события, о которых принято вспоминать. Считается, что между ними лежат разновеликие по времени и содержанию периоды жизни. А у нее? У нее, как у всех, тоже были такие события. Первый день в школе, аттестат, совершеннолетие, диплом. Первая зарплата. Теперь будет замужество, ребенок, потом защита диссертации, пенсия, серебряная свадьба…

Что еще бывает в жизни? Творчество? Да, конечно. У избранных. У смертных бывает работа. Хорошая, честная, трудная. И ожидание, то, что начинается в детстве. Оно просыпается в детстве, когда ты с любопытством открываешь дверь в другую комнату, открываешь книгу. Потом оно становится привычным, постоянным.

Еще бывает любовь. Но, может быть, любовь не главное событие?..

Нина остановилась у витрины рыбного магазина. Было очень интересно видеть себя в темном большом аквариуме, смотреть, как вдоль тебя растут водоросли, а поперек плавают рыбы, как из зеленой сонной тишины аквариума тебе улыбается растерянная русалка. У русалок тоже не было любви. Плескались себе в лунном серебре, потом попадались в сети…

«Ты счастлива? Алексей, наверное, ищет обручальные кольца?»

Да, он ищет кольца. А я счастлива…

В электричке Нина не стала проходить в вагон: была суббота, люди ехали с покупками, цеплялись друг за друга, а здесь, в тамбуре, можно стоять и смотреть в окно.

Вот уже много лет она живет на даче, в небольшом бревенчатом доме, купленном отцом еще перед войной. И все эти годы Алексей топтал газоны и клумбы под окнами, ждал у калитки, водил в кино, был бесконечно внимательным и добрым. Он катал ее на лодке, а она сидела и смотрела на того, кто давно жил в ее воображении: в белой рубашке с короткими рукавами, темный, загорелый, чем-то похожий на индейца. Он сидел и улыбался ей, когда она говорила: «Ну вот, ты снова пришел. Сегодня ты не такой, как вчера, но это моя вина. Я просто тебя еще не придумала до конца…»

А напротив сидел Алексей.

— Ты любишь меня? — спрашивала она его.

— Люблю… Ты же знаешь.

— Это хорошо. Очень хорошо, когда тебя любят.

И все. Он так ни разу и не спросил: «А ты?» Должно быть, просто боялся услышать, что «нет, не люблю, но ты подожди, кто знает…»

Потом он уехал. Два года писал ей письма. А она по-прежнему вечерами сидела в саду или на веранде в качалке, каталась с ребятами по Москве-реке, и ей по-прежнему улыбался давний знакомый, тот самый, которого она выдумала в детстве, ее принц на белом коне, как сказал бы язвительный Венька. Она ждала его, верила — вот сейчас, сегодня, через год он придет или приедет, или она встретит его в метро — он обязательно будет, не может не быть, потому что она любит его.

Глупая, глупая… Ты ведь земной человек с горячей кровью, ты читаешь умные книги, ты ведь знаешь, что любить надо реальность, данную нам в ощущении.

Реальностью был Алексей. Его и надо любить.

А еще у нее был Венька. Он быстро вырос и быстро улетел. Он так и не смог взять ее с собой.

В детстве он иногда подтрунивал над ней, говорил, что у нее слишком красивые глаза, а это банально — иметь сестру с красивыми глазами, тем более что в них нет ничего, кроме ожидания манны небесной.

— Вся жизнь — ожидание счастья, — важно отвечала Нина.

— Ты хочешь сказать — борьба за счастье, — поправлял Веня. — Или не так?

Нина читала стихи:

Простор огромных входов для вас.
Ждите у бронзы, у плоских панелей,
Ждите, — и скрипнут дверные петли.

— Скрипнут? — переспрашивал Веня. — В смысле — врата судьбы откроются? Ну что ж, может, и так. Только ведь там есть и такие строки:

Простор огромных морей для вас.
Встав на гранитный гарпун утеса,
Ждите в соленых брызгах и пене.

Вот так надо ждать, голубая моя душа, в брызгах и пене. И надо уметь видеть. И слышать. Человек, который в ракушке видит только перламутровую пуговицу, — трудный человек. А тот, кто слышит в ней только шум морской волны, тот, по-моему, еще трудней… Надо быть сложным, а жить просто. Любить трудности, а жить легко.

Жить легко… Эх ты, Венька, рыцарь мечты! Жить легко — это по-твоему значило жить так, чтобы некогда было остановиться и отдышаться. А жить просто в твоем понимании означало делать то, что ты обязан делать в жизни: ты обязан был летать, и ты летал. Ты обязан быть честным и мужественным, и ты был таким.

Ты смеялся надо мной, а сам постоянно был в ожидании, говорил, что лучший день тот, что еще не прожит, а лучшие дороги те, что еще предстоит пройти. И разве не ты поселил во мне веру, что человек просто не имеет права жить тускло и скучно, ото дня ко дню. «Да, конечно, жизнь, — это форма существования белковых тел, — соглашался ты, — но ведь и амеба — тоже жизнь…»