Сегодня мы все участвуем в великом эксперименте. Впервые в истории мы хотим секса со своими супругами не потому, что нам нужны шесть детей для работы на ферме (для чего придется завести восьмерых, потому что как минимум двое могут не выжить), и не потому, что такова наша обязанность. Нет, мы хотим секса просто потому, что мы его
В работе «Трансформация интимности» Энтони Гидденс объясняет, что, отделившись от функции продолжения рода, секс из биологической характеристики превратился в маркер личности. Половая социализация теперь происходит вдали от мира природы; сексуальность стала «чертой личности», которую мы снова и снова пересматриваем на протяжении жизни. Это проявление того, кто мы
Близость, несомненно, играет важнейшую роль в современном браке. Эмоциональная близость из побочного продукта долгосрочных отношений превратилась в обязательное условие. В традиционном мире близостью назывались товарищеские чувства, которые рождались в ходе совместного преодоления жизненных неурядиц – работы в поле; воспитания детей; потерь, болезней и трудностей. Как мужчины, так и женщины искали дружбы и опоры в отношениях с представителями своего пола. Мужчины налаживали связи за работой и кружкой пива; женщины – за хлопотами по хозяйству и воспитанием детей.
Современный мир пребывает в постоянном движении, вращаясь быстрее и быстрее. Семьи часто разбрасывает по свету, братья и сестры оказываются на разных континентах, а сменить работу теперь легче, чем пересадить цветок. У нас сотни виртуальных «друзей», но нам некого попросить покормить кота в наше отсутствие. Мы гораздо свободнее своих бабушек и дедушек, но при этом и более разобщены. Мы отчаянно ищем тихую гавань, но к какому берегу нам пристать? Брачная близость стала главным противоядием против усиливающегося дробления общества.
Близость теперь теснее, чем когда-либо. Я буду говорить с тобой, любимый мой, и делиться самым ценным, хотя это уже не приданое и не плоды моего чрева, а мои надежды, стремления, страхи, мечты,
Никогда прежде наши ожидания от брака не были столь огромными. Мы по-прежнему желаем всего, что дает традиционная семья – чувства защищенности, детей, благосостояния и уважения, – но при этом хотим, чтобы партнер любил нас, желал, был в нас
Малюсенькое обручальное кольцо служит символом во многом противоречивых идеалов. Мы жаждем стабильности, безопасности, предсказуемости и надежности и в то же время восхищения, тайн, приключений и риска. Мы требуем от своего избранника: дай мне комфорт, но дай и остроту. Дай спокойствие, но дай и новизну. Дай стабильность, но дай и неожиданность. Мы стремимся объединить под одной крышей желания, которые испокон веков находили разные пристанища.
Как пишет аналитик юнгианской школы Роберт Джонсон, в нашем секуляризованном обществе романтическая любовь превратилась в «единственную величайшую энергетическую систему западной психики. В нашей культуре она заменила религию в качестве арены, где мужчины и женщины ищут смысл, трансцендентность, целостность и экстаз». В поисках «родственной души» мы объединяем потребность в духовной близости и в отношениях, словно это одно и то же. Мы ищем в земной любви совершенство, которое прежде искали лишь в божественной стихии. Наделяя своего партнера божественными чертами, мы ожидаем, что он поможет нам возвыситься над мирской суетой, а потому создаем, по выражению Джонсона, «порочную кашу двух священных любовей», которая несет в себе одно разочарование.