Право на магию

Хельме, ну ты хоть помоги! Как с ожившей каменюкой разговариваю, которая только самые простые слова и понимает. Но Хельме на выручку не шел, лишь слегка изменился в лице. Только не прежняя паника была в нем, а удивление.

— Что такое триангл, Мекса?

— Тройственный союз.

— Трилитон, ты хотела сказать? — наконец ожил Анхельм.

— Можно и так. Смысл не меняется.

— О-оо, очень даже меняется!

Теперь я ничего не понимала. Триангл, трилитон, о чем они говорят? Зато Хельме вдруг оживился и вытащил из корзинки три брусочка чесночного хлеба.

— Вот это, Мекса, триангл, — Хельме выложил брусочками на столе равносторонний треугольник.

— А вот это… Дин, держи этот, — он поставил один брусок вертикально. Рядом поставил так же второй, водрузил сверху на них перекладиной третий и велел убрать руку, — А вот это трилитон. Вы ведь именно так у себя это называете? Две опоры и верхушка?

(для понимания, пример трилитона — Стоунхендж)

Мекса очень внимательно посмотрела на Анхельма, но тот спокойно выдержал ее взгляд. А вот я, зная теперь, что она маг смерти, наверно, не смогла бы. Зато Мекса неожиданно улыбнулась. Выглядело это жутковато.

— Да, мы называем это трилитоном. Но что есть верхушка без опоры? — она аккуратно вытащила один вертикальный брусок и перекладина обрушилась. — И что есть опора без поддержки?

Она подула на оставшийся одинокий брусок и тот тоже упал.

— Это равный союз, Анхельм, как его ни назови. Да, понятие трилитон вернее, оно четче отражает взаимосвязь.

Они оба замолчали, играя в гляделки. Я не выдержала.

— Мне кто-нибудь объяснит, о чем речь?

Мекса разлила по чашкам чай из пузатого чайника и заговорила. Никогда еще не слышала от нее такого длинного монолога.

— Наш народ живет древними традициями. Благодаря им мы сильны и едины. Ни один враг вот уже сотни лет не смеет вторгнуться на наши земли. Нет традиций — нет силы. Это не закон, но по-другому мы не умеем. С детства мы дружим, присматриваемся, выбираем. К совершеннолетию каждая особь формирует свой трилитон или принимает зов другого съеля. Точнее, сформированный трилитон и есть знак совершеннолетия. Трилитон формируется только раз в жизни. Трилитон — это все. Трилитон — это полное единение, твой тыл, защита, друг, брат, сестра, муж, жена, вся твоя семья.

Хельме выпучил глаза.

— Муж?!..

— Я знаю, в вашей традиции парные союзы. Не стану настаивать, хотя вы привлекаете меня оба. Если образуются трилитоны только из мужчин или только из женщин, то, конечно, кто-то из них находит партнера для продолжения рода. Но обычно трилитон самодостаточен.

Теперь и я выпучила глаза.

Мекса вздохнула.

— Вам чужды наши традиции и я готова это принять. Духовная связь важнее удовольствия, так что я не стану настаивать на соблюдении всех условий.

— Почему же ты до сих пор одна? Ты ведь уже на втором курсе, а значит, давно совершеннолетняя. — не унимался Хельме.

— Я выросла в …непростых условиях. С детства была ограничена в общении. А те, с кем была возможность общаться, мне не подошли. К счастью, у меня обнаружилась магия, и я поступила Академию.

Как же это знакомо. Расти в клетке, без связи со внешним миром. Но у меня была Беата, а у Мексы, получается, вообще никого. Вот тебе, Анхельм, и разгадка ее фамилии — такая же сиротка, как и я.

— Ты поэтому теперь здесь ищешь? Извини, я просто слышала, что ты постоянно ко всем подсаживаешься.

— Искала. Долго. Теперь нашла.

Мне показалось, или у Мексы наконец проступили какие-то чувства?

— Мекса, это все очень трогательно, но мы не твой народ. Если твой трилитон подразумевает некую сильную самодостаточную единицу, то в моем случае ты ошиблась с выбором.

— Мы выбираем не разумом, а сердцем, Ардина. И я выбрала вас.

— Так вы — это кто?

И Анхельм с Мексой произнесли одновременно:

— Унварты, конечно.

31.4. Удачи

Меня как водой окатили. То есть, я столько времени смеялась над Хельме, будучи абсолютно уверена в нелепости его навязчивых выдумок, а он снова оказался прав. Ну все, отныне любые, самые бредовые его утверждения буду воспринимать как истину в последней инстанции.

На мой огорошенный вид Хельме пожал плечами, мол, ну я же говорил. А еще он как-то подозрительно быстро успокоился. Я нервно хихикнула и сказала другу:

— А ты всё: «съест, съест»…

— Могла и съесть, — спокойно ответила Мекса. — На людей мы тоже охотимся.

Так и это было вполне реальным страхом? Я невольно отодвинулась подальше.

— Это шутка, Ардина. У людей шутки способствуют дружескому сближению и взаимопониманию, ведь так? Я читала и наблюдала.

— Вот об этом… Мекса, а это вообще нормально, что унварты и люди… вы ведь не совсем люди, правильно? Ну, что они могут вот так… дружить? Часто такое бывает?

— До этого не было. Наши народы очень редко пересекаются.

— Тогда тем более… Как твой народ примет такой выбор?

— А какая разница? — пожала Мекса плечами. — Душа у всех есть, и у людей, и у унвартов. Я не нашла родственные души в своем мире, но нашла их здесь. Выбираю я, а не мой народ.

— И что в таком союзе надо делать? Клятвы какие-то приносить, ритуалы?

— Зачем? — недоуменно спросила она. — Души уже соединены.