– Вот те крест! Чтоб мне умереть, если обману, – согласно шепчет Кейти, потом наклоняется и целует ее.
Когда мы возвращаемся в город, уже темно. Я не могу рисковать и вести Лизу в отель Саймона, а потому мы направляемся в отель «Травелодж» в центре города, я плачу за две ночи наличными на тот случай, если полиция следит за моей банковской карточкой. Паранойя заразительна. Еще я даю Лизе сто пятьдесят фунтов, на всякий случай. Она не хочет брать, но я настаиваю.
Мы делаем крепкий кофе и садимся на кровать, Лиза сидит скрестив ноги, нож, который она украла из молодежного хостела, безопасно извлечен из ее куртки и лежит на столе. Она, с ее странными голубыми волосами и в защитного цвета одежде, выглядит гораздо моложе, максимум на тридцать, но эта маскировка напоминает мне о том, что она женщина, которой приходилось выживать. Она рассказала мне о своей прежней жизни, о ее и Кейти плане. Но остальное? Сидеть в тюрьме. Дрожать от страха. Скрываться. Кто знает, что ей пришлось пережить тогда? Но та жизнь научила ее такому, что теперь, я думаю, у нее в крови. И это может спасти Аву. Я не сказала Лизе, что Ава, возможно, беременна. Хватит ей и без того переживаний.
– Бедняга Джон, – говорит она, когда по телевизору снова показывают новости. – Он не был таким уж плохим человеком. Просто слабым. Он бы никогда не похитил Аву. Ну и потом, я с самого начала знала, что это не он. Он не знал про Кролика Питера.
– Про Кролика Питера? – спрашиваю я.
– Любимая игрушка Даниеля. Ему ее подарили на день рождения – в два года. Его последний день рождения. Кто-то оставил точно такую же около нашего дома. Джон этого не мог сделать.
На экране снова появляется лицо Джона Ропера вместе с лицом Лизы – моей Лизы, и я все еще вздрагиваю, видя ее на экране.
– Он отдал нам все деньги, которые ему заплатили газеты за истории про нас. За разоблачение. Его мать позаботилась, чтобы бóльшая часть этих денег легла в банк и он не смог их пропить, а потом, когда он протрезвел, я думаю, его стало грызть чувство вины. Не ахти какие деньги, но их хватило на первый взнос за дом, и я наконец смогла пустить какие-то корни ради Авы и себя. Я бы никогда не смогла причинить ему зло, как он не смог бы – своей маленькой Кристал. Это Кейти. Я с самого начала знала, что это Кейти. С ней всегда были сплошные игры и фантазии. – Лиза прихлебывает кофе, смотрит в коричневую гущу. – До того договора.
– Почему ты не говорила на суде о договоре? Тогда бы и Кейти не вышла сухой из воды.
Я пытаюсь составить ясную картину прошлого, которое она столько времени скрывала. Бóльшую часть она мне рассказала в машине, но у меня в голове все еще путаница. Кто была она. Кто была Кейти.
– Я и хотела, чтобы Кейти вышла сухой из воды. И потом, я вообще не сказала ни одного слова. Ни одного. На протяжении всего процесса я молчала. И прежде молчала. Я произнесла только три слова: «Я его убила». Больше мне сказать было нечего. Кейти плакала, шептала, нервно оглядывалась, говорила все, что требовалось, лишь бы выйти на свободу. Я сидела как каменная. Ничто не имело значения.
– Потому что Даниель умер? – осторожно спросила я. Не говорить же мне: «Потому что ты убила Даниеля?»
– Потому что все это было впустую. – Лиза смотрит перед собой, в окно, открывающееся в прошлое, которого я даже представить себе не могу. Ее голос меняется, в нем слышится акцент, северные нотки, произношение Шарлотты. – Я была так поглощена собой. Всем этим говном в моей жизни. Ревность к Даниелю пожирала меня. Все эти подарки, бережное отношение к нему матери. Боже, как я его ненавидела! Не видела истины, хотя она была у меня под носом.
Глаза ее влажны, и я думаю о той девочке, о которой писали газеты: девочка-чудовище, что никогда не плачет. Я тоже никогда не видела Лизу плачущей. Неужели мы, взрослые, всего лишь проекции того, чем были в детстве? Сколько всего она носила в себе?
– Какой истины ты не видела?
– Когда поступили результаты вскрытия Даниеля, там говорилось о нескольких повреждениях, которые он получал на протяжении длительного времени. «Долговременные» – так, кажется, там было сказано. Я поначалу не поняла, что это значит, словно это новое словечко от Кейти. Все, конечно, считали, что это моих рук дело, и я своим молчанием как бы подтверждала это. Тогда мне было все равно. Я хотела, чтобы обвинили меня. И должна была догадаться. Должна была понять.
– Это не ты.
– Нет. Каждый раз, когда он искал моего внимания, моей любви, когда он липнул ко мне, он тоже не хотел оставаться с Тони и матерью. Тони и его бил. Я должна была убежать вместе с ним. Обратиться в социальную службу. Он, вероятно, чувствовал себя таким запуганным, одиноким, а я была его единственной надеждой, но меня слишком ослепили собственная ярость, боль, страх, а еще таблетки и алкоголь – я ничего не видела. Я должна была его защитить. – Она дышит прерывисто. – А я его убила.