Право на одиночество (СИ)

– О! Ну тогда проходи, садись. Только недолго. А то вдруг опять температура поднимется. С меня тогда Максим три шкуры снимет, что не позаботилась о тебе.

Лика, усаживаясь за стол, лукаво улыбнулась.

– А я иногда слышу, как ты стонешь.

Тут уже покраснела я.

– Э-э… Ну мы вроде стараемся тихо…

– Ага, – девочка заулыбалась ещё шире, – когда здесь была Лисёнок, совсем ничего не было слышно. А сейчас вы, видимо, расслабились.

Я, почувствовав, как горят щёки, потерла одну рукой, забыв, что ладонь у меня вся в муке. Лика весело расхохоталась, увидев, что у меня из этого получилось.

– Извини, – я тоже заулыбалась, – я постараюсь потише.

– Когда Лисёнок вернётся, не забудь об этом обещании. Ей ещё рано всё это слышать.

– А тебе не рано?

Она вдруг погрустнела.

– Мне уже поздно.

– Почему?

Лика пожала плечами.

– Ты забываешь, какая у меня мама. Когда мне было двенадцать, она поведала мне всё о своих отношениях с мужчинами. И стала с ними знакомить. Один из них попытался однажды меня изнасиловать.

От изумления я села на стул.

– Я никому об этом раньше не рассказывала, – тихо сказала Лика. – Знает только мама. Она меня тогда из-под него и вытащила. И не особенно впечатлилась, сказала, что это бывает и не нужно переживать. Мама у нас такая – ей всё пофигу. Ничем не прошибёшь. Знаешь, я думаю, если бы у него получилось-таки меня изнасиловать, она бы тоже сказала, что это бывает и не нужно переживать.

Я встала и вновь стала месить тесто, чтобы успокоить злость на Лену, разгоревшуюся у меня внутри.

Громов уверял, что она неплохой человек. Да, возможно, но равнодушие, как известно, убивает быстрее ненависти.

– Ты поэтому стала такой грубой? Максим говорил, что в двенадцать лет ты начала всем хамить.

– Возможно, поэтому, – Лика пожала плечами. – Я не задумывалась. Мне просто было плохо. Из-за всего сразу. Я ведь считала, что мама с папой друг друга любят, а оно вон как оказалось. И эти мамины любовники, один другого краше… Я поэтому так Лисёнка опекала – боялась, что с ней будет то же самое, когда она правду узнает. Старалась её потихоньку подготовить.

Я поделила тесто пополам и отдала девочке половину. Поймав её непонимающий взгляд, сказала:

– Учись. Вечером папе скажешь, что помогла мне пироги готовить.

И Лика, поднявшись со стула, нахмурилась и стала мять тесто. Я, улыбаясь, наблюдала за её действиями.

Когда я была подростком, мама объяснила мне, что тесто – живое. И готовить лучше с хорошими мыслями, потому что оно забирает в себя энергию. На плохих мыслях тесто плохое получится. Но сейчас я была готова пожертвовать вкусом пирогов ради того, чтобы Лике стало легче. Ведь, вымешивая тесто руками, она отдавала ему свою негативную энергию, обиду маленькой девочки, которую, как котёнка, в двенадцать лет бросили в воду и оставили выплывать из реки совсем одну.

– Мама никогда не стеснялась проявлять свои чувства, – говорила Лика, с силой сжимая тесто. – Она брала меня с собой в путешествия, знакомила со своими мужиками, селила в соседней комнате, а по ночам я слушала их громкую возню. Поэтому то, что происходит между вами с папой, не может меня смутить. Я уже такого наслушалась, что, боюсь, когда меня саму начнёт кто-нибудь соблазнять, убегу из-за собственных воспоминаний.

– Не нужно никуда убегать. Просто подожди человека, которого полюбишь, и тогда всё получится.

Лика выпрямилась, вытерла вспотевший лоб ладонью, запачкав его мукой, но абсолютно не обратила на это внимания.

– А ты… ты любишь папу?

И теперь, смотря в её прозрачно-зелёные глаза, полные робкой надежды, я всё поняла.

Передо мной стоял ребёнок, который очень желал папе счастья и был готов поступиться собственными чувствами. Когда Лика просила меня переехать к Максиму, она надеялась, что я буду той женщиной, которая наконец даст её отцу то, чего он заслуживает – любовь, верность, семью.

Но то, что я испытывала к Максиму, было совсем не похоже на мою любовь к Антону. Однако сказать это Лике я просто не могла.

Впервые в жизни мне настолько трудно далась ложь…

– Да, – ответила я, смотря девочке в глаза. Они вспыхнули радостью, а в следующую секунду Лика уже обнимала меня и, уткнувшись мне в плечо, плакала от облегчения.

– Не плачь, – сказала я тихо, чувствуя такой дикий стыд, что впору было провалиться сквозь землю, – а то опять разболеешься. Пойдём, умоемся, а потом я тебя в постель уложу.

Лика закивала. Я отвела её в ванную, аккуратно смыла всю муку с неё и себя, а потом отправила спать.

Пироги, кстати, получились нормальные. Не самые лучшие, но и не ужасные. А с учётом того, что доделывала их я, сгорая от стыда и уговаривая саму себя, что просто не могла сказать бедному ребёнку «нет, не люблю», их вообще можно считать кулинарным шедевром.

А ночью я поразила Максима, отдаваясь ему с такой страстью, будто просила прощения за свою ложь…

Впрочем, так оно и было.

Неумолимо приближался Новый год. А после того как Лика наконец выздоровела и Лисёнок вернулась домой, атмосфера праздника особенно чувствовалась.