Право на одиночество

– Нет, милая. Ты любила Мишу как старшего товарища, как своего учителя, как отца, в конце концов. А он… он был одержим тобой. Если бы не ты, я думаю, Миша умер бы гораздо раньше. Но ты ворвалась в его жизнь, как свежий ветер, и он часто повторял, что должен жить, потому что хочет передать тебе свои знания, научить своему делу. Миша ничего не говорил тебе, потому что знал, как ты к нему относишься, да и к чему было открывать эту тайну, когда жизнь его подходила к концу. Но он попросил меня прийти к тебе через полгода после его смерти и рассказать все.

Я отвела глаза. Почему-то мне было неприятно это слышать… Я всегда относилась к Михаилу Юрьевичу как к отцу, другу и наставнику, и узнать, что он любил меня по-другому, было не слишком весело.

– Зачем? – горько спросила я. – Зачем мне это знать? Что это изменит…

Рашидов поднял руку и прикоснулся к моей щеке, заставив посмотреть себе в глаза.

– Миша хотел быть честным с тобой. Он полагал, что полгода тебе хватит, чтобы смириться с его смертью. Он хотел, чтобы ты знала о его чувствах и научилась жить с этим знанием. Если ты сейчас думаешь, что его любовь была бреднями пожилого человека, то я очень в тебе разочаруюсь…

– Я ничего подобного не думаю! – возразила я гневно.

– Хорошо, потому что Миша действительно очень сильно тебя любил. Я… Наташа, я знаю о тебе все. Он рассказывал. Ты была его любимой темой разговоров со мной. Извини.

Я опустила голову. Так вот откуда ему известно о моих родителях… И, надо полагать, не только о них.

– Не грусти, – тихо сказал Рашидов, сжимая мои пальцы. – Эти пять лет он был очень счастлив.

– Если бы Михаил Юрьевич рассказал мне… – я вздохнула, – я бы ответила на его чувства… Чтобы скрасить последние годы его жизни…

– Именно поэтому он и не рассказывал.

Я подняла глаза на улыбающегося Рашидова. Сейчас он был совсем не похож на того холодного человека, каким я его помнила все эти годы… Так же, как образ Ломова, моего учителя, никак не вязался с чувствами, которые он ко мне, как оказалось, испытывал.

Как странно меняются люди со временем. Пять лет назад я была наивным глупым ребенком, девчонкой, которая еще ничего не видела в жизни. Кроме, пожалуй, искренней и настоящей любви своих родителей, что тоже, конечно, стоит немало. И, встретив тогда Рашидова, я столкнулась в нем с тем, что было мне непонятно, – с силой, жесткостью, властностью, холодностью… И испугалась до дрожи в коленках. А теперь, сидя перед ним, спустя эти страшные для меня годы, я видела совсем другого человека. Да и сама была совсем другой.

Та маленькая Наташа испугалась бы не только самого Рашидова, но и рассказа о чувствах Михаила Юрьевича. Сегодняшняя Наташа… смирилась. Теперь уже нечего исправлять, не к кому идти и просить прощения за свою недогадливость. Да и нужно ли это было Ломову? Думаю, что нет, иначе он не смог бы так долго держать в себе свою тайну. А я прекрасно знала, какую силу может давать любовь. Даже безответная.

И особенно я могла себе представить, какую силу умирающему Михаилу Юрьевичу давала любовь к юной девушке, разделяющей его мысли, интересы, стремления… Я ведь понимала его так же хорошо, как саму себя. Я ловила тогда каждое его слово, да и до сих пор часто вспоминала советы Ломова, представляла себе, что он мог бы подумать, сделать или сказать.

Но теперь… какой смысл думать что-то плохое о человеке, который сделал для меня все и даже больше? Какой смысл анализировать прежние поступки Михаила Юрьевича через призму новых знаний о его чувствах? Это нечестно и недостойно по отношению к нему.

В моих воспоминаниях Михаил Юрьевич навсегда останется тем, кем он был для меня – другом и наставником.

– Мне жаль, что я не могу с ним поговорить, – сказала я тихо. – Мне бы очень этого хотелось…

– Ты можешь поговорить со мной, – ответил Рашидов так же тихо. Что-то странное было в его глазах… Какое-то ожидание и надежда, безумная надежда, словно он… чего-то ждет.

– Зачем? – вдруг выдохнула я, не успев даже осмыслить то, что собираюсь спросить. – Зачем вы тогда так… со мной? Зачем вы меня так напугали? И когда вы ворвались к Михаилу Юрьевичу… я бы в жизни не догадалась, что вы его лучший друг, таким жестоким и холодным вы были! Как такое возможно? Я не понимаю…

Рашидов вздохнул.

– Ты и не сможешь понять, ты ведь ничего не знаешь. Если у тебя есть еще немного времени… я мог бы объяснить.

Я просто кивнула. Что-то в этой истории показалось мне странным. Не вел себя Рашидов при первой нашей встрече как лучший друг Ломова, мне вообще тогда показалось, что он главному редактору пришел шею свернуть.