Право на одиночество

Я вернулась к себе, в свою пыльную одинокую квартиру. Я понимала, что в «Радугу» теперь мне дороги нет и сразу после каникул придется писать заявление об уходе.

Но мне было все равно. Я ничего не чувствовала. Просто сидела на кухне и смотрела в потолок.

Никто и никогда не обижал меня настолько сильно.

Успокоившись, я прошлась по квартире, протирая пыль. Наткнувшись взглядом на книжный шкаф, заметила, что моя «вечная свеча» давно потухла. Батарейки я хранила на верхней полке одного гардероба – там были свалены в кучу какие-то старые документы, мои детские пазлы, несколько фотоальбомов с фотографиями, папины шахматы и нарды…

Я взяла стул и полезла наверх. Встав на цыпочки, я засунула руку в глубь полки… и вдруг наткнулась на что-то деревянное и резное.

Я нахмурилась. Мне казалось, в этом месте должен лежать пакет с батарейками. Но, судя по всему, это какая-то шкатулка.

Минут десять я потратила, освобождая полку. И вот, наконец, моему взору предстала небольшая резная шкатулка, заваленная хламом настолько, что если бы не эта случайность, я бы не обнаружила ее, пока не выгребла из шкафа все подчистую.

Взяв шкатулку, я села на диван. Дрожащими руками откинула крышку, шестым чувством понимая – в ней что-то очень важное.

Сверху лежало письмо. Я сразу поняла, что это именно письмо – простой листочек, сложенный несколько раз, немного желтоватый, видимо, от старости.

Развернув его, я охнула – это был мамин почерк!

Мне жаль, что я не могу ничего сделать… Мне жаль, что ты так и не понял – любовь всегда начинается с дружбы, и то, как я тебя ценила, как слушала все твои мысли, как поддерживала в трудную минуту – это дружба… А ты, видимо, всегда считал, что я просто жду, пока ты полюбишь меня. Как же это унизительно.

Я никогда не делала чего-то, ожидая, что вот, я сделаю это – и ты меня полюбишь. Я делала это, потому что была твоим другом… Наверное, все же была… Потому что уместить в своем сердце все твои вчерашние слова я не могу.

Утром было такое чувство, будто я превратилась в кусок мяса. Будто с меня живьем содрали кожу. Я бежала на работу, потому что я хотела к ним, к ним… к тем людям, которые спасли меня в прошлом году. И, увидев Елену Петровну, услышав этот родной голос, когда она говорила по телефону со своей сестрой – я чуть не расплакалась. Я почувствовала, как меня переполняет любовь. Я чувствовала, как в глазах вскипают слезы – то ли обиды оттого, что ты вчера наговорил мне, то ли оттого, что я еще могу любить.

А потом, когда Елена Петровна шла мимо, я посмотрела на нее и улыбнулась. Она спросила: «Что ты смотришь?» У меня с губ сорвалось: «Люблю!» И я была так рада услышать: «И я тебя тоже люблю».

Это есть у меня… а у тебя нет. И мне очень жаль тебя… Жаль, и только… И больше не будет слез. Хватит. Отмучилась.

И мне уже всё равно, что ты ответишь на это письмо… Ты причинил мне столько боли, что во мне ничего не осталось. Кроме жалости к людям, которые не умеют любить…