Право на поединок

Эврих расхохотался и тотчас жалобно сморщился, запоздало прижав ладонью повязку на голове. Каким-то образом его смех внятно прозвучал сквозь шум ветра и волн и даже породил среди скал эхо, не сразу утихшее после того, как он испуганно замолчал. Мыш, прятавшийся за пазухой у Волкодава, встрепенулся и высунул ушастую голову, но потом успокоился. Молодой аррант выждал некоторое время и подал голос уже шёпотом:

– Увы, ты верно судишь о людях, друг венн. Ты видел больше зла и всегда умеешь его распознать.

Хотел бы я почаще ошибаться в лучшую сторону, подумал Волкодав. Я дошёл до того, что совсем людям не верю. Вслух он сказал:

– Здесь по крайней мере не качает, как на корабле. Рассветёт, хоть дочитаю спокойно, что у Зелхата в книге написано.

– И грести, точно каторжного, не заставляют, – согласился Эврих. Потянулся, хрустнув онемевшими суставами, и добавил: – Я надеюсь, ты дашь мне выполнить мой долг учёного и не предложишь употребить в пищу листы рукописи, на которых я изложу наше удивительное приключение?…

Волкодав пожал плечами:

– Если ты их испакостишь чернилами, как и все предыдущие, кто же станет есть такую отраву?…

На этот раз они захохотали в три голоса, и эхо, пустившееся в путь по каменным трещинам, никого не смутило.

– Ты что-то говорил об отце, – напомнил Йарре любопытный аррант. – По-моему, ты звал его, когда нас подхватило волной!

– Ну… – замялся юный итигул. – Всадник, он всё время менялся… а я знай твердил, что мы родичи… как ты мне велел… вот со страху и померещилось… Я как будто увидел отца… он скакал ко мне на Саврасом и звал: «Хватайся за стремя!…»

Волкодав покосился на Эвриха и увидел его глаза в темноте. Действительно, мало ли что могло причудиться в миг опасности насмерть перепуганному мальчишке. Если бы только… если бы уступ, на который их вышвырнула волна, не был расположен как раз возле стремени каменного исполина…

– Когда воины нашего племени теряли в бою коня, они уходили от погони, держась за стремя товарища, – сказал Йарра. И добавил с законной гордостью: – Я хорошо умею так бегать. Меня отец научил.

– Ну, значит, не пропала даром отцовская наука, – проворчал Волкодав. – Тебе не очень холодно, парень? Засни, если сумеешь.

Эврих помалкивал. Кажется, мрачная легенда оборачивалась совершенно неожиданной стороной и даже сулила некоторую надежду. Чудо Всадника непременно следовало обсудить, но сейчас уж точно было не время и не место для подобного разговора, и аррант это очень хорошо понимал.

Они умудрились уснуть в своей пещерке, забившись в самую глубину каменного гнезда и намотав на себя все вещи из сумок – и сухие, и мокрые. Волкодав порывался сторожить ночью, но Эврих сумел в кои веки раз убедить его, что сторожить было не от кого. Выбраться из чудовищного котла под копытами Всадника и тем более вскарабкаться оттуда наверх не смогла бы ни единая живая душа. Удивительно, но Волкодав не стал спорить с аррантом. Свернулся на жёстком камне и задремал. Так он спал когда-то в каменоломнях, где всё было совсем по-другому, за исключением одного: не умеющему приспособиться и перенести холодную сырость там тоже было не выжить.

Ему снились лошади. Вороные, чалые, рыжие, белые и гнедые подходили к нему, трогали тёплыми губами, дышали в лицо. Он спал очень некрепко и понимал, что это всего лишь сон. По вере сегванов, белая лошадь во сне означала скорую гибель: верховный сегванский Бог, длиннобородый Храмн, ездил на белом коне и время от времени посылал Своего скакуна за теми, кого желал забрать на тот свет. У веннов не было ни единой дурной приметы, связанной с лошадью. Конь, любимец Солнца, Молнии и Огня, мог нести только добро. Плавая на грани бодрствования, Волкодав истолковал собственный ещё длившийся сон как предвестие счастливого времени и исполнения желаний, а появление белой кобылицы – как знамение добродетельной и красивой жены, которую он когда-нибудь обретёт. Серый Пёс вприпрыжку бегал по зелёному лугу, носился взапуски с лошадьми и делал вид, будто пугает их заливистым лаем. Ему было хорошо.

Когда венн проснулся, стояла невероятная тишина. В памяти ещё звучал грохот волн и свист ветра, и он поймал себя на том, что напрягает слух, силясь уловить ставшие привычными голоса шторма. Но услышал только, как чихнул Мыш, умывавшийся на выступе камня. Волкодав открыл глаза. Всадника окутывало белое молоко густого тумана, оседавшего на скалах росой. Сквозь туман пробивались мутные солнечные лучи. Так бывает, когда где-то там, наверху, сияет ясное небо. Эврих и Йарра ещё спали, тесно прижавшись друг к дружке. Волосы у того и у другого казались седыми от унизавших их бисеринок влаги.