Право на поединок

Наследники самых первых кондарцев, жившие в Прибрежном конце, до последней возможности цеплялись за родовые гнезда. Позор – передать здешнюю усадьбу в новые руки, переселяясь по бедности куда-нибудь на Середку либо вовсе в Калиновый Куст… Сколько срама и слез видела улица Оборванной Веревки, когда уходили по ней некогда могущественные семейства, провожаемые улюлюканьем голытьбы, охочей любоваться несчастьем бывших господ!..

А в хоромы за крепкими заборами вселялись новые люди, бывало, те самые, на кого прежде в этих дворах спускали собак.

Рассказывали, однако, что пятьдесят лет назад, когда настала пора менять хозяев дому за забором с медными шишечками, не было ни пререканий, ни взаимных обид, ни долгого усердного торга. Не было и алчных улюлюканий бедноты, норовящей ухватить что-нибудь с воза. И никакой в том великой загадки, если знать, КТО пришел к владетелям дома и предложил им щедрую плату.

Сонмор. Вот кто. Совсем молодой тогда Сонмор.

Он и теперь жил под когда-то приглянувшимся кровом, только в последние годы постепенно отходил от дел, все больше передавая свое ночное правление наследнику и сыну – Кей-Сонмору, сиречь Младшему. Тот, кудрявый бородач двадцати семи зим от роду, уже многим распоряжался самостоятельно. Но в значительных и важных делах по– прежнему спрашивал совета и позволения у отца.

Городская стража на улицу Оборванной Веревки заглядывала нечасто. Что ей, страже, делать в тихом уголке, населенном почтенными обывателями?.. Особенно если учесть, что у иного из этих почтенных свое домашнее войско было – куда там городскому. Покраж и разбоя здесь отродясь не случалось, а драки, по пьяному делу затеваемые приезжими мореходами, Сонморовы плечистые молодцы пресекали быстро и беспощадно.

Поэтому, наверное, одинокий пешеход, пробиравшийся по улице, шагал вперед без малейшего страха. Хотя именно таким, как он, вроде следовало бы шарахаться от каждого встречного. Это был маленький кривобокий горбун, близоруко щурившийся в потемках. Он опирался на палку, и палка служила ему не украшением и не оружием – опорой для ходьбы. Одежда же у беззащитного калеки была очень добротная, а свадебное кольцо на левой руке, если поднести его к свету, удивляло дорогой и тонкой работой… В общем, только очень ленивый или очень богобоязненный проходимец не остановил бы его в темном заулке. А вот шел себе, причем с таким видом, будто отродясь не привык вздрагивать, услыхав шаги за спиной. Даже улыбался время от времени, словно вспоминая о чем-то очень хорошем.

Когда он подошел к калитке Сонморова жилища, ему не понадобилось стучать. Дюжий бритоголовый верзила, стерегший с той стороны, издали рассмотрел позднего гостя и отодвинул засов, распахивая калитку:

– Входи, мастер УЛОЙХО, да согреет тебя Священный Огонь!

– И тебя, добрый друг мой, да не обойдет Он теплом, – отозвался горбун. Страж ворот держал в руке масляную лампу, и любопытный наблюдатель мог рассмотреть, что лицо у вошедшего было совсем молодое. И очень красивое, хотя немного болезненное.

На тихий свист верзилы со стороны дома вприпрыжку подоспела кудрявая девочка. Увидев мастера УЛОЙХО, она радостно поклонилась ему, потом взяла под руку и повела по дорожке. Крыльцо в доме было высокое, но наверху играли в кости еще два молодца не меньше того, что сторожил у калитки. Они живо спустились навстречу, со смехом и прибаутками схватили горбуна под локти и мигом вознесли наверх. Маленький мастер благодарил, улыбаясь застенчиво и смущенно. Дружеская забота крепких и сильных людей всегда заставляла его лишний раз вспоминать о собственных врожденных увечьях. Но отказывать парням в святом праве помощи слабому он тоже не мог.

Караульщики не побежали сообщать хозяевам дома о неожиданном госте. Просто отворили дверь и впустили УЛОЙХО вовнутрь. Так впускают только своего человека, друга, давно и прочно натоптавшего тропку в дом.

Кей-Сонмор сидел за поздней вечерей с несколькими доверенными людьми.

– Здравствуй, Луга, – обратился к нему горбун, назвав Младшего домашним именем, что позволялось, конечно, только родне и близким приятелям. Кей-Сонмор проворчал что-то с набитым ртом (только что надкусил свежую булочку с вложенным в мякиш куском жареной курицы, даже запить не успел) и гостеприимно похлопал ладонью по крашеному войлоку рядом с собой. Под кровом Сонмора строго блюли старинный домострой, уже, к прискорбию, отживавший почти всюду: не уподобляться развратным чужеземцам, но, согласно завету кочевых пращуров, не держать ни кресел, ни скамей, ни столов, ведя всю домашнюю жизнь на полу. УЛОЙХО поджал ноги и со вздохом наслаждения откинулся назад, давая отдых спине.

Он прошел по улице целых пятьсот шагов. Для него это было большим расстоянием. Один из доверенных немедля подгреб ему целый ворох пестрых подушек.

Кей-Сонмор наконец справился с булочкой, всосав в рот перо зеленого лука, торчавшее между губами, и буркнул:

– Угощайся, пока не остыло.

– Да я… – смутился горбун. – Я же, сам знаешь, так поздно не ем. А то завтра живот болеть будет.