Право на силу

— Да. Чеченский, вьетнамский, афганский — не суть важно. Главное то, что человек превращается в адреналинозависимого типа, которому нужен любой экстрим, лишь бы получить еще немного адреналина. Поэтому я бы рекомендовал Даньке тихую домашнюю жизнь без стрессовых ситуаций, нервов и чрезмерной активности. Иначе, если эта война — а мы сейчас на войне, я не сомневаюсь, — когда-нибудь закончится, он найдет себе другую. Для него война уже никогда не закончится, он с нее никогда не вернется…

Полковник мрачно посмотрел на Айболита.

— Ты думаешь парень, который в семь лет собрался идти на Север и чуть было в самом деле не ушел, будет тихо-мирно сидеть дома? Ой, сомневаюсь…

Айболит печально усмехнулся, припомнив давнюю историю.

— Понятно, что нет. Но в таком случае, скажу тебе вот что. Думаю, что эта особенность его организма возникла не на пустом месте. Я о таком вообще впервые слышу, голову даю на отсечение, что это результат мутации, которой подвергся облученный эмбрион, когда Света ухаживала за Олегом. Эмбрион в период развития обладает крайне высокой радиочувствительностью. Облучение в этот период даже в незначительных дозах вызывает различные пороки развития и уродства. Но — и это уже давно известно и доказано — эмбрион также обладает важной особенностью, которая не обнаружена на дальнейших стадиях жизненного цикла, — сильно выраженной способностью к самовосстановлению, регенерации и перестройке. Что, если радиация, уничтожив какую-то часть клеток эмбриона, вынудила мать-природу изменить, перестроить организм таким образом, что стало возможно дальнейшее развитие без какого-либо ущерба? И думается мне — сотворив такое чудо, природа наверняка предусмотрела какой-то скрытый механизм, что-то вроде предохранительного клапана, который будет хоть как-то защищать организм от преждевременного износа…

— Ну, дай-то бог, дай-то бог, — пробормотал полковник, поднимая стопку. — Вот давай за это и выпьем, Семеныч. И вообще — за всех наших пацанов. Жизнь им нелегкая выпала, без детства, как в военные годы, — но уж какая есть…

— А вот за это — всегда готов, — ответил Айболит и поднял со стола свою.

* * *

Практика — это лишь одна сторона медали. Практика без теории — слепа, а теория без практики — мертва, как любил повторять полковник. Уже на первом этапе обучения он начал включать в расписание боевой подготовки теоретические занятия. В первые годы они шли лишь по субботам, от силы часа по полтора, и лишь потом время начало постепенно увеличиваться. Поначалу эти занятия носили чисто условный характер. Полковник рассуждал о жизни, рассказывал различные истории, происходившие либо с ним, либо с его армейскими товарищами. А лекции из спецкурса читал лишь изредка, да и то на самые безобидные темы, те, которые детский ум еще может воспринять, переварить и которые не нанесут детской психике невосполнимого урона. И еще — он частенько рассуждал на патриотические темы, стараясь привить ребятам любовь к стране. Пусть сейчас она была уродлива и исковеркана радиационными болячками — это была их Родина, и полковник верил в то, что когда-нибудь, пусть даже не при его жизни, она восстанет из руин. Он, вопреки всему, — надеялся. В такие дни ребята собирались в рабочем отсеке полковника, и тот включал песни «Прощание славянки», «День победы», «На безымянной высоте»…

Иногда вместо песен они смотрели старые, советские еще фильмы про войну, про героические подвиги солдат и офицеров, про дружбу и взаимовыручку или слушали рассказы полковника о Великой Отечественной, о Курской дуге, Брестской крепости и обороне Севастополя. Иногда Родионыч приходил в плохом настроении, и в такие дни он гневно обличал продажных политиков, которые довели страну — да и весь мир! — до столь жалкого состояния. Он рассказывал о раздолбайстве, творившемся в последние годы перед Началом, о равнодушии молодежи, стремящейся жить одним днем и без напряга и не понимающей — да и не желающей понимать, — что именно от нее зависит будущее их страны.