Право на силу

— Да я ничё… — пробормотал Пашка. — Подыхать просто неохота.

Уж в этом Данил с ним мог полностью согласиться — как бы дерьмово ни было их существование, подыхать, тем не менее, совсем не хотелось.

— Значит — ждем команды. Военное положение еще никто не отменял.

Батарей промолчал, словно признавая за Данилом право принимать решения и отдавать распоряжения. Да так в принципе оно и было — Пашкина смена состояла практически из одной молодежи до шестнадцати лет, в рейды пока еще не ходившей и смотревшей на матерых сталкеров, какими представлялся им Данил, снизу вверх с раскрытыми ртами.

Жизнь, полная невзгод, лишений и ограничений, не давала надолго задерживаться в детском возрасте. Как и в средние века или во времена войны, дети Убежища очень рано становились самостоятельным. А уж тем более это касалось ребят поколения Данила — ведь в том числе и на них пришлись все нагрузки первых лет, становление общественного строя Убежища, тяжелый труд практически наравне со взрослыми, вся полнота осознания ответственности за каждый свой шаг, каждое свое действие. В семь — уже хороший помощник, в двенадцать — полноценный, отвечающий за свои поступки член общества, в пятнадцать — воин, обращающийся с оружием достаточно хорошо для того, чтобы постоять за себя в случае опасности.

К поколению Батарея таких суровых требований не предъявлялось — жизнь потихоньку налаживалась, и теперь молодежь Убежища даже в пятнадцать позволяла себе достаточно беззаботный образ жизни, хотя и считалась уже вполне самостоятельной. Данил этого не понимал. Как же так может быть? В семь лет он уже работал на фермах, учился и упорно тренировался под чутким руководством полковника; в четырнадцать — первый выход на поверхность, пусть пока и под присмотром старших, а затем и первый самостоятельный выход; в шестнадцать — первый убитый враг. И теперь, в двадцать один, когда счет перевалил на третью сотню рейдов и второй десяток убитых врагов, — он чувствовал себя по сравнению с этими пацанами матерым многоопытным бойцом.

Ждать долго не пришлось. Спустя буквально часа полтора дверь, ведущая на лестницу на первый этаж, открылась, и на крыше, в сопровождении троих переговорщиков и Ибрагима, показался полковник в своем ОЗК с отличительными парными полосками, намалеванными красной краской на правой руке и ноге. Остановился у бортика, долго смотрел на бронепоезд. Четверка визитеров стояла сзади, помалкивала. Насмотревшись, полковник резко развернулся на месте — и в воинском приветствии бросил руку к козырьку своей старенькой армейской кепки, надетой поверх противогаза.

— Честь имею. Батарей, проводи гостей…

Пашка тут же сделал знак двум бойцам смены, и гости в сопровождении караула потопали к выходу.

Родионыч остался. Подошел к Данилу, остановился. Тут же к ним бочком подкрался Батарей — а ну как интересного чего скажут. Повисло молчание.

— Какие новости, Сергей Петрович? — не утерпел, наконец, Пашка.

Полковник задумчиво теребил «крокодильчик» на ОЗК.

— После обеда собрание командного состава, — наконец прогудел он из-под противогаза. — Интересные новости нам принесли… Ой, интересные…

— А что такое? — вскинулся Данил.

— На собрании, Данил, все на собрании. Спасибо, что подстраховал. А теперь иди-ка ты домой, время уже к обеду подходит. Отбейся часиков до трех, а потом как штык у меня. Двигай.

Данил поднялся, по причине бесполезности даже не пытаясь больше расспрашивать полковника, и потопал вниз: старшой сказал отбой — значит, отбой. К вечеру, так или иначе, все станет известно. Оставалось только набраться терпения.

ГЛАВА 6 ОРЛЯТА УЧАТСЯ ЛЕТАТЬ

Занятия по тяжелой атлетике шли по понедельникам и четвергам. По вторникам и пятницам, с шести до девяти вечера, они занимались рукопашкой. А среда и суббота отводились для теоретической подготовки, и Данил, спроси у него, что интересней, — убей, не ответил бы.

Как же потом, спустя три, пять, десять лет, он благодарил себя, тогдашнего семилетнего балбесика, за то, что надумал удрать. Не будь этой глупой затеи — как знать, сложилось бы все так же, как сложилось теперь? Дед, крепко рассерженный выходкой внука, слово свое сдержал — следующим же вечером Даньку — а с ним и Саньку — препроводили к полковнику, который и взялся за них твердой военной рукой. Родионыч был убежден — и ему с высоты своего опыта и впрямь было виднее, — что дисциплину можно привить не только муштрой, но еще и спортом. Так и начались тренировки, положившие начало последовавшей затем куда более серьезной и основательной подготовке к выживанию в условиях поверхности.