Сашка молчал, видимо признавая справедливость этих слов. Данил тоже примолк на минутку, обдумывая варианты.
— Надо помощнее чего-нибудь. Такое, чтоб саданул — и вдребезги…
— На дедово ружье намекаешь?
— Да. Помнишь, Родионыч рассказывал на занятиях, что для близкого расстояния круче гладкоствола ничего нет! Особенно, если цель без брони.
— Было, — подумав, подтвердил Сашка.
— А у деда в квартире наверняка картечь осталась! И жаканы! Он всегда говорил, что патроны сам заряжал, с запасом!
— Чё за жаканы? — заинтересовался Сашка.
— Да это пуля такая. Представляешь — свинцовый цилиндрик, продольно распиленный на четыре части и вновь сжатый. Убойнейшая вещь! При ударе в тело раскрывается крестом, увеличивая площадь поражения. А отдельные части вообще от основания отделяются и еще глубже проникают. Прикинь, какие она раны наносит!
— Ладно, если и остались запасы — как ты к нему на близкое расстояние-то подойдешь? Он вон как Кислого с Ломтем уделал, метров с тридцати! Чем это он?
Данил пожал плечами:
— Да кто его знает, чем… А близко подходить и не надо. Картечь хорошую убойность до сорока метров сохраняет, а жакан — и того дальше! Ну так что, идем за ружьем? Достанем — а там посмотрим, может, он уже уйдет куда…
Сашка засопел — покидать казавшуюся такой безопасной комнатушку ему не хотелось. Хотя, с другой стороны, товарищ был прав — надвигалась ночь, и если у них не получится пройти через площадь засветло, то к темноте стоило запастись чем-нибудь посерьёзнее, чем пистолетик.
— А достанем?
— А у нас выход есть? — вопросом ответил Данил.
— Ну… Можно по другой улице обойти…
Данил усмехнулся:
— Ну давай. Хотел бы я посмотреть, как ты крюк такой в обход с этой пукалкой сделаешь, когда тут такие монстры ползают, что их и очередью из «калаша» не возьмешь.
Сашка молчал, все еще не решаясь выйти наружу.
— Блин, Дан, вот и всегда так!.. — проворчал, наконец, он. — Вечно ты подначишь, а потом я вместе с тобой разгребаю…
— Ну, наверх-то я тебя не тянул, сам пошел. Понимал, чай, что к чему.
— Понимал, понимал, — передразнил Сашка товарища. Помолчал. — Как будто уговор не помнишь: куда один — туда и другой… Ладно, двинули. Ты хоть знаешь, где дед-то жил?
— Четвертая квартира. Первый подъезд, второй этаж, дверь налево. Он мне раз десять рассказывал.
— Ну что тогда — ни пуха?
— К черту! Пистолет наготове держи…
Ступая очень осторожно, стараясь не шуметь, ребята по широкой лестнице спустились на первый этаж. Данил, тормознув друга, осторожно приблизился к двери и выглянул наружу. Монстр сидел на том же месте. Жрал, хрустя костями. Тишина вокруг, только где-то на крыше наркологии ветер погромыхивает листом железа. И солнце садится…
По аллейке с когда-то асфальтовым покрытием, ведущей от входа в здание до ворот, ребята прокрались к выходу с территории диспансера.
Перемещаться старались так, чтобы в прямой видимости между ними и монстром находилось какое-то препятствие, вроде дерева или качелей. Вышли на дорогу, притормозили, внимательно глядя на мутанта и готовые при малейшем намеке на опасность рвануть назад в здание. Монстр продолжал увлеченно кушать. Глянул раз на ребят — и только. Видимо, не счел их добычей, достойной внимания. Ну и ладно, нашим легче.
Двинулись через дорогу, в сторону серой пятиэтажки, видневшейся из-за крыш полуразвалившихся домишек. Входя во двор, Данил вытащил дозиметр, внимательно следя за цифрами на экране. Семьдесят рентген — терпимо, если недолго. Демрон удержит.
Дедов дом возвышался посреди небольшого дворика, окруженный со всех сторон двухэтажками. Вероятно, когда-то этот дворик можно было назвать уютным — то тут, то там из зарослей буйной зелени виднелись полусгнившие скамеечки, столики, чурбачочки для сидения, детские качельки и карусельки, однако времена те давно уж миновали. Сейчас же он представлял собой настоящие джунгли: сквозь растрескавшиеся остатки асфальта пробивались молоденькие деревца, с крыш двухэтажек свисали толстенные, словно лианы, стебли вьюна, из оконных проемов рос кустарник… По всей площади дворика валялись обломки досок, кирпичей и даже целые фрагменты кладки, вывалившиеся из стен домов. И это не считая куч битого шифера, кусков рубероида и прочего мусора, оставшегося, как память, от загнанной под землю человеческой цивилизации. Словом — хаос и запустение.