Право на совесть

Этого я и сам побаивался. Однако встречи с Францем в Берлине внушили мне некоторую надежду. У него не было никакого почтения к руководству советской разведки, к кабинетным героям, как он их называл. Он был упрям и своенравен. Эти качества можно было обернуть в нужную сторону. Я планировал развить в нем стремление к независимости от указаний Москвы. Открывать ему глаза на правду было слишком рисковано в моем положении. Но я надеялся, что заставлю Франца слушаться только меня и сумею исключить возможность его прямой связи с центром.

Мирковский продолжал читать мой рапорт, делая не спеша отметки карандашом на полях.

— Так, что ж… — задумчиво сказал он. — Вместе с другими: кандидатами в вашу сеть набирается четыре человека: Франц и Феликс во Франции, остальные в Западной Германии и Австрии. Для начала неплохо. А как устроитесь, еще подбросим. Кстати, почитайте-ка характеристику на «Маргариту». Это Раевская Валентина. Может быть, вы слышали о ней. Старший лейтенант. Она в войну, между прочим, радисткой работала. У меня в отряде… Боевая… Ездила недавно по нашему поручению в Турцию, с австрийским паспортом. Тоже в Вене через «Старика» получили. У нее диплом маникюристки. Хотим ее вам дать в помощницы. Жить и работать она будет совсем отдельно от вас, но в случае чего, всегда оперативный работник под рукой. Может быть, есть смысл ей взять с собой портативную радиостанцию? Мало ли какие международные осложнения могут быть… Подумайте… А что вам удалось сделать по устройству вашей семьи в Берлине?

— Не очень много. Деньги на работу ведь еще только на бумаге, но подготовка проведена: у нас есть уже два немецких удостоверения личности из полиции Дрездена на имя Иосифа Ляйтнера, журналиста, и его жены Янины Ляйтнер. Мы достали также бланк свидетельства о рождении и заполнили данными на моего сына. Савинцев получил из берлинского городского управления разрешение нам троим на поселение в Берлине. Я дал объявление в газету, что ищу квартиру. От имени журналиста Ляйтнера, конечно. Писем пришло немного. Мы выбрали адрес на Зигмундштрассе, недалеко от вокзала Лихтенберг. Неплохая квартира на первом этаже. Некая вдова Вельц. Мы с ней в общем договорились. Пять тысяч марок за все, включая мебель. Нужно было дать задаток, а я не мог. Смета, ведь не утверждена. Может случиться, что пока мы раскачиваемся, она сдаст квартиру кому-нибудь другому.

— Ну, осталось немного. Вот встретимся на днях с вашей женой. Для формы, конечно. А то неудобно включать в резидентуру человека без официального знакомства. Потом отпечатаем план со всеми поправками, отшлифуем все, что надо и подадим министру. А там уж, сами знаете, как… Будем ждать. Торопить начальство трудно…

Во второй половине ноября Иванова, Гудимович и Мирковский приехали в наш полуподвал знакомиться с Яной. Она усадила их вокруг обеденного стола, но чаю не предложила. На душе у меня стало тревожно. Начало было неважным. Какие бы гости ни приходили, Яна, обычно, старалась накормить их или напоить чаем. То, что она не пошла сразу ставить чайник на газ, недвусмысленно говорило о Янином отношении к моим «коллегам». Но они такой детали не заметили. Меня удивили спокойствие и естественность, с которыми Яна держала себя. Только лицо ее было еще более бледным, чем обычно. Я знал, что это было вызвано не страхом, а отвращением к роли, которую ей приходилось играть.

Разговор завязался вокруг сына, о питании, сне, прогулках и прочих деталях жизни малыша. Его вела, в основном, Тамара Николаевна. Мирковский, время от времени, вставлял авторитетные замечания из собственного жизненного опыта. Потом он перешел к делу:

— Вашего мужа государство посылает за границу. На несколько лет. В одну из европейских стран. Хотели бы вы тоже поехать и взять с собой сына?

— В зависимости от цели поездки. Речь, вероятно, — идет не о простой прогулке. А сына, конечно, я не оставлю в любом случае.

— Да, поедете вы, скажем прямо, не для прогулки. Но и страшного тоже ничего нет. Вы к его работе никакого отношения иметь не будете. Семья и только. Вопрос в том, что и ему и вам придется разыгрывать из себя людей другой национальности.

— И сыну, тоже, — вставил, как шутку Гудимович.

Иванова сдержано улыбнулась. Мирковский продолжал, поглядывая на Яну, по своему обычаю, немного искоса.

— Справитесь ли? Не забудьте — несколько лет подряд. И сына в чужой стране растить.

— Но ведь не навсегда же? — полувозразила, полупояснила Яна. — Я надеюсь, что в школу Алюшка сможет пойти уже дома, в России. А потом, что я могу поделать? Выбора у меня никакого нет. Говорят, что жена должна следовать за своим мужем.