Право на совесть

— А я хотел было провести его сегодня вечером мимо дома… — кивнул Франц на Феликса.

— Ну, хорошо, — не стал спорить я. — Один раз пойдите. Для удовлетворения любопытства. Только сделайте это попозже, часов в десять. Никаких наблюдений не производите — успеете в свое время. А завтра и в воскресенье поезжайте куда-нибудь за город. Здесь, — во Франкфурте, не болтайтесь. Это тоже приказ…

Утром в субботу я снова позвонил в «Посев». На этот раз меня соединили с Валентиной Константиновной.

— Доброе утро, — сказал я. — Мы познакомились с вами два дня тому назад. При очень необычных обстоятельствах.

Она помолчала секунду, а потом быстро заговорила:

— Ах, да-да. Я понимаю. И голос теперь ваш вспомнила. Я слушаю вас…

— У меня есть к вам большая и очень срочная просьба. Передайте, пожалуйста, вашему мужу, что если я ему внезапно понадоблюсь, он может увидеть меня сегодня на том же месте и в тот же час, как мы условились. Я буду ждать пятнадцать минут и затем уйду. Тогда встреча состоится в условленный день. Так все и передайте. Он поймет…

— Одну минутку, — остановила меня Валентина Константиновна. — Если я правильно поняла, то вы будете ждать моего мужа на условленном месте и в условленный час, но — сегодня. Если он не придет, то вы через пятнадцать минут уйдете и придете снова, как уже условились. Правильно?

— Правильно. Спасибо. Вы успеете ему передать до вечера?

— Попробую. Должна успеть.

Я повесил трубку и посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Еще целых семь часов…

Из витрины рыбного магазина гигантский омар смотрел на меня равнодушными бусинами глаз. Остроносые угри прижались друг к другу бурыми копчеными телами, как бы стараясь согреться от холода, поднимающегося с осколков льда. В зеркальном стекле витрины отражался красный огонек светофора. Было без пяти шесть. Я повернулся спиной к омарам и угрям и зашагал к светофору. За ним виднелась площадь Оперы. Красный свет. Кому? Не мне ли? Сколько порогов приходится мне перешагивать в последние дни…

Красный свет сменился зеленой стрелой. Я потел наискосок площади к зданию Оперы, зиявшему провалами выгоревших окон и обвалившихся стен. На трамвайной остановке я задержался на секунду. А впрочем, если площадь оцеплена, я это вряд ли замечу. Справа от Оперы стоянка для машин. Там стоит несколько автомобилей. Четыре или пять. Немного на отлете — Опель Олимпия. В ней виднеются два человека. Отсюда не рассмотреть — кто. Площадь пустынна и Околович должен меня видеть. Я решительно направляюсь к машине. Когда подхожу совсем близко, дверца ее открывается. За рулем Околович. В глубине кто-то незнакомый. Наверное, Поремский. Я нагибаюсь в машину:

— Добрый вечер…

Околович приподымает приветственно руку:

— Здравствуйте, Николай Евгеньевич…

Он говорит очень негромко. Я вдруг чувствую напряжение в его голосе. Что-то происходит не так, как хотелось бы Околовичу. Я не захлопываю дверцу, а только прикрываю ее.

— Я должен перед вами извиниться, Николай Евгеньевич, — продолжает Околович. — Случилось так, что я вынужден был пригласить уже сегодня американцев. Они здесь недалеко… Не знаю, устраивает это вас или нет. Если не устраивает, вы скажите…

У меня пробегает холодок по сердцу. Глаза Околовича устремлены вперед, на дорогу. Рука его сжимает ручку скоростей, нога поставлена на газовую педаль. Что он будет делать, если я скажу «нет»? И есть ли, действительно, у меня такая возможность? Справа от меня — шорох. Я поворачиваю голову и вижу сквозь окно машины полы клетчатого пиджака и коричневый ремень с бронзовой пряжкой. Человек подошел уже совсем близко к машине. Я понимаю, что это — американец. Вереница мыслей молниеносно проносится через мою голову. Выскакивать из машины? Смешно и бесполезно. Кругом все, конечно, оцеплено. И мое бегство только даст им повод к аресту и бесцеремонному допросу. Сказать Околовичу: «нет!»? Пожалуй, уже поздно. Нужно было реагировать быстрее… Я пожимаю плечами и говорю громко:

— Что же теперь поделаешь… Раз они уже здесь…

Открываю дверь и вылезаю, чтобы дать дорогу американцу. Мы оказываемся рядом. Он небольшого роста, на вид совсем молодой, в очках со светлой роговой оправой. На курносом мальчишеском лице с россыпью веснушек сияет дружелюбнейшая улыбка.

— Здрастфуйте… — говорит он и протягивает руку. Я пожимаю ее наскоро, но в глубине души все еще не могу решить, как же мне себя держать с «ними»…

Американец откидывает переднее сиденье. Я понимаю знак и пробираюсь на заднее сиденье. Американец садится впереди. Околович дает газ и мы вырываемся вперед.

— Как пожифаете? Мое имя Поль, — полуоборачивается ко мне американец.

Я молчу, пытаясь сначала понять как следует, что произошло.

— Перфый улица влево… — говорит Поль Околовичу.

Тот мрачно молчит, тоже что-то, видимо, обдумывая.

— Мы с вами так и не познакомились? — раздается голос рядом со мной, — Моя фамилия Поремский.