Право на возвращение

Он вернулся к Икки.

— Шеф Шабака забегал, чтобы тебя поприветствовать? — спросил тот.

— Да.

— Я и не знал, что вы знакомы.

— Это было давно. «Мирная инициатива».

— Ты тоже в этом участвовал? Славно вы потрудились. Никогда еще мир не был таким прочным, как теперь.

— Благодарю за комплимент.

— Как он поживает? Кажется, в стране нет никого влиятельнее, чем он?

— Что бы ты ни говорил, он никогда не искал легких путей. Сперва, за столом переговоров о мире, он всегда подталкивал процесс, всегда искал компромиссов. Он ведь одно время преподавал в Шанхае, но вернулся назад.

— Он, значит, приходил поздороваться? — сделал Икки вторую попытку.

— Он ни к кому не приходит, чтобы поздороваться. Он приходит по делу. Он невероятно функционален, наш Ицхак Балин. Так что ты угадал. Он просил нашей помощи.

— No shit…[71] — Икки изумленно уставился на Брама. — Что за херня, Брам, да ему ничего не стоит прошибить любую wall.[72]

— В конце концов, это один из путей.

— Чудненько, мы будем помогать Шабаку. И каким образом?

— Аделман, Броди, Френкель, Колберг.

— Кто такие?

— Шабак ищет одного из них.

— Их, может быть, тысячи. Почему бы ему было не попросить нас найти человека по имени Джон Смит? Что у него еще есть, кроме имен?

— Ничего. Родился — между двухтысячным и две тысячи четвертым годами. И имена.

— Херовая работенка. Я начну с банка данных Американского центра пропавших детей. Речь идет о сбежавшем из дому ребенке, так?

— Да.

— Аделман, Броди, Френкель, Колберг, — сказал Икки задумчиво. — И что мы такое можем, чего не могут люди Балина?

— Это трудно — влезать в банки данных, если у тебя нет на это разрешения?

— Для крутого хакера вроде меня? Вопрос времени и везения.

— Может быть, Балин знает, что у тебя это хорошо выходит.

— Херню несет твой Балин. Если не повезет, это может занять несколько дней, но имея хороший комп и софт…

— Может быть, ты им понравился.

— Так и запишем: я им понравился, — ехидно произнес Икки. — Аделман, Броди, Френкель, Колберг?

— Да.

Икки настучал имена в окошке поиска Национального центра. Где-то в Америке лазерный луч деловито побежал по хард-диску.

— Бинго — Колберг, — сказал Икки. Брам придвинулся поближе.

— Юдит Колберг. Ушла из дому. Заявитель: Йозеф Колберг. Двадцать третье сентября две тысячи семнадцатого года. Вернулась через два дня. Болталась где-то с бойфрендом.

— И это все?

— Больше ничего. По крайней мере, в Америке. Что, Шабаку было не под силу это проделать, и они обратились ко мне? Если да, так у нас в стране большие проблемы.

— Ты хочешь сказать, у нас в стране нет проблем?

— Конечно, есть, — кивнул Икки.

— Мы идем на пляж, — сказал Брам.

— На пляж?

15

Отец почти ничего не весил. Он все еще был очень высоким, хотя сильно горбился, но Брам приспособился поднимать его так же, как иногда поднимал пациентов. Поворачивался к отцу спиной, опускался на колени, закидывал его руки себе на плечи и поднимался, наклоняясь вперед, пока не чувствовал, что ноги отца оторвались от земли и отец, как ребенок, повис у него на спине. Таким образом он мог снести его с пятого этажа. Икки нес легкое складное кресло на колесах и сумку с памперсами, салфетками и сменой одежды.

— Blistut nasja, — пробормотал Хартог.

— Ты в порядке? — спросил Икки.

Ноги Хартога задевали ступеньки, но он, казалось, не замечал этого, продолжая что-то бормотать. «Мне лифт не нужен, — постоянно повторял он. — Лифт нужен дерьмовым бездельникам. Из-за него слабеют мышцы и сердце». Надо было перебраться в дом с лифтом, как только отцу стало трудно ходить, но в ту пору мозг Хартога работал отлично, и он воспротивился переезду: «Когда я не смогу подниматься по лестнице, отнесешь меня в пустыню и оставишь там, как делали эскимосы: они оставляли своих стариков в ледяной пустыне. Нечего тянуть, конец он и есть конец».

Рита ждала внизу, с Хендрикусом на руках. Рядом стояла полная сумка. Она улыбалась:

— Чудесная идея, профессор!

Брам усадил отца в кресло, положил его руки на рукоятки, и Хартог, как робот, пришел в движение, слепо стремясь к неведомой цели. Браму оставалось только направлять коляску в сторону «ровера» Икки.

— Он болтает без остановки, — радостно сообщила Рита.

Пораженный новостью, Икки воскликнул:

— Брам! Вот здорово! Это результат нового лекарства?

— Возможно, — сказал Брам, который не слышал от отца ничего по-настоящему сенсационного, кроме Godverdomme. Но и это могло быть всего лишь игрой воображения. Говорят, что толпа обезьян, вооруженных компьютерами, может случайно напечатать полное собрание пьес Шекспира — через несколько миллионов, или через миллиард, или через пять миллиардов лет — вопрос времени и везения. Шарик размером с кончик отточенного карандаша, сгусток вещества и космической энергии взрывается — и появляется человек, — Чингисхан или Вольфганг Амадей Моцарт, Батья Лапински или Хартог Маннхайм. Godverdomme — слово, порожденное гениальным мозгом Хартога Маннхайма, которое он довел до сведения остальных.

Брам помог отцу усесться в машину и усадил Хендрикуса на колени Рите. Вещи сложили в багажник, и Икки повез их на пляж.