Право на возвращение

— Таким путем… — как бы это так сказать, чтобы не обидеть его? — Таким путем мира не добьешься.

— Почему мы должны желать мира? — Хартог надменно смотрел на него, сильный, как всякий, кто отбросил беспочвенные надежды. — Если хочешь выжить, нечего умолять врагов о мире.

— Это по-другому называется.

— Ты совсем ничего не понимаешь, Брам. — Хартог сделал знак официанту и указал на их опустевшие бокалы.

— Я понимаю одно: с врагами нужно заключать мир, — сказал Брам, наклоняясь к нему. — Израиль имеет право на безопасность, но нельзя же вечно оккупировать палестинские территории!

— Нонсенс. С врагами не заключают мир. Их разбивают наголову. Так поступают с врагами. Откуда у тебя эта безумная идея, что с арабами можно заключить мир? Мир с арабами — не что иное, как отсрочка смертной казни.

— А о неграх ты что думаешь? — спросил Брам, полагая, что настал час показать отцу степень его экстремизма.

— А какое отношение к этому имеют негры?

— Ты что, расист? — спросил Брам резко. Он понимал, что бросает отцу вызов.

— Арабы — не раса, это негры — раса. У меня бывали сотрудники-негры. Работали прекрасно. Против тех арабов, которые выросли на Западе, я ничего не имею. Так что своими обвинениями в расизме тебе не загнать меня в угол, мальчик. Надо поумнее выстраивать линию защиты. Так называемые «палестинские территории» называются Иудея и Самария. Звучит очень по-арабски, не так ли? А какое отношение к истории арабов имеет Хеврон? Зато в Танахе город Хеврон поминается очень часто.

— Так какие планы у будущего премьера Израиля Хартога Маннхайма? — спросил Брам с максимально возможным ехидством.

— Столкнуть в пропасть десяток автобусов с арабами, — отвечал Хартог, жестом показывая официанту, что ему достаточно вина. — И все прекратится само собой. — Он поднял свой бокал, чтобы еще раз выпить за здоровье Брама. — Сегодня, в первый раз за много лет, я пью во время ланча, так что, Брам, лови момент.

Брам смотрел в сторону, он был зол до тошноты.

— Что случилось? — спросил Хартог.

Брам помотал головой, пораженный тем, что отец даже не подозревает, насколько отвратительны его взгляды.

— Расслабься, — сказал Хартог, — оставь то, что тебя напрягает, погляди на меня. Ты сидишь тут, у тебя все замечательно, об этом я позаботился, но ты не имеешь права критиковать евреев, которые там голыми руками таскают из огня горячие уголья.

— Каштаны, папа. Таскают из огня каштаны. На горячих угольях сидят.

Брам увидел, как в глазах отца на мгновение вспыхнул адский огонь бешенства. Хартог поставил бокал, не сделав и глотка вина, прикрыл глаза и сказал:

— В последнее время я совсем не говорю по-голландски. Иврит, иногда английский. Поэтому мне легко ошибиться. Но когда я поднимаю бокал, чтобы поздравить тебя с окончанием школы, специально прилетев, черт бы тебя побрал, из Тель-Авива, ты мог бы вести себя повежливее, понял?

Браму не хотелось выводить отца из себя, но он не мог так просто сдать свои позиции:

— Пап, ты заходишь слишком далеко и, основываясь на том, что ты сам пережил, рубишь, так сказать, сплеча. Я жутко рад, что ты приехал, правда, но твои политические идеи, они несколько… чересчур крутые.

Хартог глядел в свой бокал, сжимая пальцами тонкий хрусталь. Брам знал, что он запросто может раздавить его. Хартог заводился легко и под настроение начинал крушить все вокруг себя.

Но на этот раз он сдержался.

— Я полагаю, имя Самира Кунтара ничего тебе не говорит?

— Нет, — пробормотал Брам, поняв, что отец вот-вот его обыграет. Хартог выставил свое самое сильное оружие — эрудицию.

— Кунтар, Самир. Друз. Член ООП.[79] Это случилось двадцать второго апреля тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Тебе было восемь, так что ты вполне можешь не знать этого имени. Я тогда бывал в Израиле наездами: Технион в Хайфе, институт Вейцмана в Реховоте. В тот день я как раз там был. Ты, верно, думаешь, что я всегда был таким, как сейчас?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Брам, гадая, на чем отец собирается его подловить.

— Я был почти таким же, как ты. До того самого дня. Не совсем таким же, потому что ты наивнее, чем я был тогда, но, в общем, похоже.

— Я, значит, наивный?

— А как же? Но теперь слушай внимательно, ладно?

Брам сердито кивнул.