Право на выбор

Тут же начались и песни, причем без всякого инструментального сопровождения, зато очень энергично. Песни были исключительно о войнах и победах. В честь Гришина спели что-то про Кандагар. Из уважения к Олегу и Толику, про тех кто "командовал ротами" и "в Ленинград пробивался болотами". Про "Солдатушек - бравых ребятушек" (у Гордеева на мобильнике оказалась эта музыка). Ради Елковой затянули: "Мчались в танках Гинзбурги и Кацы", а потом, вспомнив первоисточник, спели про то как "мчались танки, ветер поднимая", а потом - "разгромим, уничтожим врага!". Толик, чтобы не позволить возобладать совсем уж бравым настроениям, подкинул печальную классику: "На поле танки грохотали", а потом, для Капитана "Там за туманами, вечными пьяными". Таня, впервые выпив со всеми, да еще полный стакан, вовсю подтягивала с покрасневшим лицом.

Савушкин, вспомнив украинский эпизод дебатов, начал петь боевые запорожские песни, от древней классики, вроде "А по пид горою, яром долыною", или "Люлька в зубьях заскворчала, шабля в ножнах забренчала", до откровенно бандеровских: "Это наши хлопцы,/ Гей, маршируют, раз-два-три" или "Ну, а мы москальские кайданы разорвемо". Перешли к просто казачьим, таким грустным, что слезы чуть не капали в остатки горилки. Толик сливал в один стакан остатки виски и остатки горилки, назвав полученный коктейль "Миклухо-Маклай".

Дальше уже каждый пел на свой лад, что хотел. Дошло до того, что все дружно затянули: "По долинам и по взгорьям", лишь к третьему куплету сообразив, что половина, вслед за Толиком и Олегом вытягивает подлинник "Марш Дроздовского полка" (Из Румынии походом,/ Шел Дроздовский славный полк"). Тут уж стали восстанавливать баланс прощальным чаем и уходить ко сну, оставив недопитые стаканы, стоять возле мониторов.

Когда Олег, с гудящей головой уже готовился рухнуть, ему послышалось в коридоре что-то знакомое. Это шел к себе Тараскин, немелодично напевая: "Дойчен зольдатен, унд офицерен". В соседнем номере кого-то тошнило. "Грустная штука победа", - подумал, засыпая, Олег.

* * *

Спальня была большой, а ночник - слабым, поэтому комната выглядела совсем громадным. Последний час Антон провел в окружении предметов, которые не иначе, как громадными назвать было нельзя. И огромный дом Баринова, и прихожая, напоминающая вокзал, и ванная, величиной с тетину квартиру, в которой ему полагалось ночевать сегодня. "Интересно, все ли новые русские болеют гигантоманией, или только пивные короли?", - подумал Антошка

А вот боль перестала быть громадной, более того, почти ушла. Юля, действительно обладавшая начальным багажом медсестры, сделала ему еще пару инъекций, потом дала несколько таблеток ибупрофена. Антон, правда, в нарушение всех медицинских норм, потребовал для запивки таблеток какой-нибудь алкогольный коктейль ("мне сейчас можно капризничать, сколько захочу"). Юля, смешивая мартини с соком, пару раз отхлебнула из бутылки. Ей самой стало легче и она уже не покусывала губы, когда каждый раз глядела на Антона. Пока Юля упражнялась в медицине, Антон лежал перед ней на массажном диванчике и печально разглядывал изуродованный костюм, брошенный на кресло. Обнажился Антон не без борьбы; Принцессе пришлось пять-шесть раз повторить, что "она все уже видела".

Когда Антон был полностью раздет, Юля с удивлением обнаружила на его шее маленький золотой крестик. Удивилась она потому, что большинство ее одноклассников, чувствую себя достаточно свободными для своего возраста, носили цепочки с памятными черноморскими камушками или какими-нибудь серебряными зодиаками турецкого производства.

Сейчас Антон лежал в спальне, болтаясь между бодростью, сном и остатками боли. Юля, только что приняла душ и вошла в комнату, хрустя яблоком.

- Стоп. Я не сообразила. Ты же должен быть голодным. Небось, даже не обедал? Сделать бутер с ветчиной?

- Спасибо, - искренне ответил Антон. - Не забывай, у меня самого губы как первосортная ветчина. Я ими успешно поужинал. Лучше о соленом не говори.

- Прости склеротичную дуру. Чем же тебя кормить? Слушай, взбитые сливки остались, с земляничным сиропом. Как?

- Сказать правду? Я их никогда не ел. Тащи.

Через минуту, Юля сидела рядом с Антоном и кормила его с ложечки. Тот нарочито чавкал, показывая, как он голоден и как ему вкусно.

- Антошка, - невзначай сказала Юля. - Знаешь ли ты, что ты первый мужчина, который лежит на моей кровати?

- По правде говоря... По правде говоря, - взгляд Антона переместился на уже пустую вазочку из под сливок, в голосе появилась явная дрожь. Да еще непонятное, точнее очень даже понятное шевеление. - По правде говоря, я... я еще не мужчина.

- Ну, это же так легко исправить, - беспечно бросила Юлька.

- А ничего, что я сейчас...

- Сейчас я дам еще одну таблетку. И вообще, неужели ты думаешь, что для рыцарей, которых ты так любишь рисовать, боевые раны были предлогом не заниматься этим?

- У каждого добропорядочного рыцаря, - смеясь, но дрожа еще сильнее, поэтому говоря быстро, - ответил Антон, - у каждого рыцаря, место, которое у меня особенно ранено, всегда было прикрыто конем.